Петр Разуваев - Синдром гладиатора

— Подождет. В крайнем случае, совместим с ужином. Отчего-то я начал ужасно неуютно себя чувствовать в этом доме. Пойдемте, посмотрим, как отсюда выбираться. Если вдруг случится страшное…

— А, в этом смысле? — сообразил наконец бравый майор. — Тогда конечно, стоит прогуляться.

И мы отправились в путь.

Через полтора часа я окончательно убедился, что дело наше правое и, увы, совершенно безнадежное. Заручившись поддержкой нового начальника охраны, назначенного Паолой вместо сбежавшего Луиджи, мы с Дмитриевым обошли кругом места нашего обитания. И сошлись на том, что бывает хуже. Но крайне редко.

Огромный старый дом стоял посередине настоящего леса, в котором произрастало все, начиная с сосен и заканчивая азалиями, причем пребывало это садово-парковое хозяйство в полнейшей заброшенности. Рихо Арвович Эвер мгновенно открутил бы головы всему персоналу, столкнувшись с таким отношением к мерам безопасности. Не было элементарной системы слежения, да что там — даже ограда отсутствовала, забор тянулся на сорок метров вправо и влево от ворот, а дальше начиналась девственная тайга в северо-итальянском исполнении. Где хочешь — там и входи. Дверей в доме я насчитал шесть штук, и ни одна из них не смогла бы выдержать взрыва ручной гранаты. Ставни на окнах были ровесниками века и держались на своих местах исключительно по привычке.

Не лучше обстояли дела и с личным составом. Всего в распоряжении Доменика, ставшего теперь главным охранником синьорины Бономи, находилось шестнадцать человек. И все они, на мой взгляд, были весьма далеки от совершенства. Да, учились понемногу… Чему-нибудь. И как-нибудь. Но серьезного отношения к себе явно не заслуживали. Если синьор Луиджи с самого начала ставил перед собой такую задачу — развалить систему охраны, то справился он с ней блестяще. Более гиблого дела, чем защита усадьбы имеющимися у нас силами и средствами, я себе не мог даже и представить. Виталий Борисович однозначно придерживался того же мнения. Закончив обход дома, мы отпустили Доменика и переглянулись. — Да-а. Попали.

— Может быть, лучше сразу удрать отсюда? — предложил майор. — Машины есть, заберем всех охранников и рванем в Милан. Там все же как-то спокойнее…

— И нас благополучно перестреляют по дороге.

Слишком хорошо я знал все эти практические тонкости, недоступные теоретику Дмитриеву. Когда готовится масштабная акция, жертве прежде всего перекрывают все пути к бегству.

— Ладно, Виталий Борисович, — сказал я, подводя итоги. — Наша позиция настолько безнадежна, что исправить ее нам с вами уже не под силу. Остается только молиться. Вы во что-нибудь верите?

— Не очень… — честно признался он.

— Вот и я… Не очень… Идите в дом, майор. Я еще немного погуляю. — И с этими словами я не торопясь направился в сторону озера, видневшегося сквозь деревья. Где-то вдалеке, у противоположного берега заходил на посадку гидросамолет, по водной глади шустро пронесся большой катер, за которым в пенных бурунах неслась маленькая фигурка «лыжника». Идиллия, понимаешь… В голове настойчиво крутилась какая-то мысль, но ухватить ее за фалды и всесторонне препарировать мне никак не удавалось.

В отличие от бездарно организованной системы обеспечения безопасности, качество сервиса в доме Паолы пребывало на уровне высочайшем. Когда в отведенную мне комнату вошел седовласый слуга в черном сюртуке и на превосходном французском языке предложил мне проследовать в каминный зал, дабы вкусить там от щедрот хозяйских, я на мгновение растерялся. Это до боли напоминало чопорную и церемонную атмосферу нашего дома под Бордо. «Не изволит ли месье Андре?», «Будьте так добры, месье Андре», «Прикажете подавать, месье Андре?». Короче говоря, форменная катастрофа. Увы и ах, здесь налицо была та же самая картина. Царство традиций и этикета. Бр-р-р… Терпеть не могу.

Но и уклониться от приглашения было решительно невозможно. Пришлось покорно «проследовать» за важно шествующим слугой, попутно используя возможность еще раз ознакомиться с антикварной роскошью внутреннего убранства дома. Покойный дон Витторио вкусами был сродни моему дедушке, Кристиану Дюпре. И тот и другой отдавали явное предпочтение помпезной эпохе Людовика XIV. Мебель, выполненная в стиле бидермайер, литье по контуру дверей, обилие красного цвета и позолоты, колонны и мраморные бюсты на высоких постаментах. Живописные полотна на стенах смело можно было датировать позапрошлым веком. Проходя через эти, с моей точки зрения, совершенно непригодные для жизни галереи, залы, гостиные, я воочию представлял детские годы Паолы, проведенные ею в этой антикварной лавке, рядом с суровым отцом. И под бдительным присмотром вышколенной прислуги. Мне бы не хотелось такого детства. Я ей искренне сочувствовал.

Несмотря на громкое название, каминный зал оказался весьма средних для этого дома размеров. Лишь сам камин и впрямь был огромным. Для предков синьорины Бономи не составляло труда зажарить в этой «духовке» средних размеров кабана. Перед тем собственноручно убитого на охоте. Посредине зала стоял массивный круглый стол, накрытый на три персоны. Одна из приглашенных «персон» уже успела занять отведенное ей место. Сильно оробевший от всей этой музейной роскоши Виталии Борисович Дмитриев скромно сидел на самом краешке старинного кресла и взирал на застывших в отдалении слуг с пронзительной тоской в глазах. Моему появлению майор обрадовался чрезвычайно.

— Где вы ходите, Дюпре? — спросил он почему-то шепотом. — Я уже был готов сбежать, честное слово. Это что, торжественный обед в нашу честь?

— Да нет, Виталий Борисович, — успокоил я его. — Обычный ужин. Сейчас, по всей видимости, придет хозяйка дома, и начнем.

Он посмотрел на меня недоверчиво и слегка испуганно.

— Послушайте, Дюпре, а… Вы что, всегда так ужинаете? Я имею в виду дома?

— Большей частью, да, — чуть подумав, ответил я. — В моем доме с традициями дела обстоят примерно так же.

— А… Да… Нет, я, пожалуй, так бы не смог, — честно признался Дмитриев, с тихим ужасом косясь на безмолвных и неподвижных слуг, облаченных в торжественно-роскошные одежды. — У меня от этих… официантов весь аппетит испарился. Нет, то есть я, конечно, бывал в дорогих ресторанах, как-то даже в парижском «Le Dome» обедал, но тут… Чтобы у себя дома, и в такой обстановке… — Он окончательно запутался в эмоциях.

Я решил его слегка подбодрить и сказал:

— А вы их игнорируйте, майор. Представьте, что вы «новый русский», и весь этот кабак вами уже оплачен. Честное слово, полегчает. Только не сильно увлекайтесь, а то привыкнете еще… Что мне потом с вами делать?

— Скажете тоже, — заулыбался Дмитриев. Ничего, оттает. Быт миллионеров прост только в дешевых фильмах да в книжках начинающих писателей-«остросюжетников». Иметь много денег — это тяжкий труд, особенно если тратить их приходится в соответствии с многочисленными правилами и традициями. Первая реакция людей, столкнувшихся с подобными «бытовыми» трудностями, обычно напоминает шок. Майор еще прилично держится. Этель, выросшая в грязной эфиопской лачуге а затем попавшая в дом отца, первое время боялась ходить по коврам и постоянно норовила вытереть руки об себя, чтобы не испачкать салфетку. Этель… Неудачное воспоминание. Настроение у меня испортилось окончательно.