Том Клэнси - Медведь и Дракон

И тем не менее ему казалось, что каждый камень на площади кровоточит. Словно он чувствовал здесь запах крови, хотя прошло больше десяти лет с того дня, когда толпы студентов, ненамного моложе, чем он был тогда в Калифорнии, собрались здесь, чтобы выразить свой протест против политики правительства. Они протестовали не против самого правительства своей страны, а против коррупции её высших чинов. Как и следовало ожидать, это вызвало яростное негодование со стороны коррупционеров. Ну что ж, обычно все так и происходит. Лишь с предельной осторожностью можно указывать на природу могущественного человека, будь то на Западе или на Востоке, но эта площадь была самым опасным местом для проявления такого протеста, из-за многовековых традиций невероятной жестокости. Здесь царило ожидание…

…Но впервые это было испытано прямо здесь, солдатам был отдан приказ очистить площадь, и они заколебались. Это, должно быть, перепугало китайское руководство в их роскошных и комфортабельных кабинетах, потому что, когда силовые органы государства отказываются выполнять приказ, отданный государством, тогда начинаются события, носящие название «революция», причём на том месте, где уже происходила революция, воспоминания о которой хранились на этой самой площади. Тогда военные подразделения были уведены с площади, их заменили другие молодые солдаты, вызванные из провинции (все солдаты были молодыми, напомнил себе Номури). Они ещё не были отравлены словами и мыслями их сверстников, организовавших демонстрацию протеста на площади, ещё не симпатизировали им, ещё не спрашивали себя, почему правительство, выдавшее им оружие и военную форму, потребовало, чтобы они силой разогнали этих юношей и девушек, вместо того чтобы выслушать их требования. Поэтому они начали действовать, подобно бессловесным, недумающим автоматам, выращенным и подготовленным для того, чтобы не рассуждать, а выполнять приказы.

Сейчас, в нескольких метрах от него, выстроились для парада солдаты китайской армии. На их лицах было странное выражение, напоминающее выражение на лицах восковых фигур. Они не совсем походили на людей в своих зелёных шерстяных мундирах, словно лица были загримированы, подумал Чёт, стараясь рассмотреть их поближе, чтобы убедиться, так ли это на самом деле. Он отвернулся, покачав головой.

Он прилетел в Китай на авиалайнере компании «Джал» не для этого. Добиться такого назначения от «Ниппон Электрик Компани» было достаточно трудно. Нелегко заниматься сразу двумя работами – на достаточно высокой должности администратора, ведущего счета компании НЭК, и одновременно офицера разведки ЦРУ. Чтобы добиться успеха на втором поприще, ему было необходимо успешно работать на первом, а чтобы зарекомендовать себя хорошим работником в НЭК, от него требовалось превратиться в настоящего японского служащего, который подчиняет все, кроме разве дыхания, работе на благо компании. Впрочем, он получил возможность сохранить оба жалованья, причём японское было совсем не таким уж плохим. По крайней мере, при существующем курсе обмена валюты.

Номури полагал, что всё это было благоприятным знаком высокой оценки его способностей – ему удалось создать достаточно продуктивную сеть агентов в Японии, которые теперь будут докладывать другим офицерам ЦРУ, – но также и знаком отчаяния. Центральному разведывательному управлению никак не удавалось создать шпионскую сеть, которая могла бы действовать здесь, в КНР. Лэнгли не смогло завербовать хоть сколько-нибудь китайцев, рождённых в Америке, для разведывательной работы… а один из них, кого удалось завербовать, находился сейчас в федеральной тюрьме, потому что никак не мог решить, преданность какой из двух стран для него важнее. Немудрёно, что некоторым федеральным агентствам пришлось выбрать расистский подход к вербовке, и сегодня к этническим китайцам относились в ЦРУ с большим подозрением. Номури ничего не мог поделать с этим – да и выдавать себя за китайца он не мог. Некоторым полуслепым европейским расистам все люди с косыми глазами кажутся похожими друг на друга, но здесь, в Пекине, Номури, все предки которого были стопроцентными японцами (хотя все принадлежали к южно-калифорнийской разновидности), выделялся среди китайцев, словно Майкл Джордан. Это не позволяло офицеру-разведчику без дипломатического прикрытия чувствовать себя комфортно, особенно теперь, когда китайское Министерство государственной безопасности получало немалую поддержку и проявляло особую активность. В этом городе МГБ было ничуть не слабее и обладало не меньшей властью, чем КГБ в Москве в своё время, и было, наверно, ещё безжалостнее. Китай, напомнил себе Номури, имел тысячелетнюю традицию подвергать пыткам преступников и всех, кого в чём-то подозревали. К тому же его национальность не была особенно популярной в этой стране. Китайцы устанавливали деловые связи с японцами, потому что это было им удобно. Необходимость – являлось более подходящим словом, но между двумя странами никогда не существовало сколько-нибудь тёплых отношений, скорее наоборот. Япония убила во время Второй мировой войны намного больше китайцев, чем Гитлер – евреев. В мире мало кто знал об этом факте, за исключением, разумеется, самого Китая, и подобные события только увеличивали антипатию между двумя нациями, которая возникла ещё до Кублай-хана [4].

Номури слишком привык к необходимости приспосабливаться к обстановке. Он поступил в ЦРУ, чтобы служить своей стране и немного развлечься, как он думал вначале. Вскоре он узнал, насколько смертельно опасным делом является оперативная разведывательная деятельность, затем ему захотелось справиться с риском проникновения в запретные места, получения информации, которую тебе не следует получать, и передачи её людям, которые не должны знать её. Номури остался в разведывательной службе ЦРУ не только потому, что хотел служить своей стране. Немаловажным фактором стало увлечение, прилив адреналина, когда ты знаешь вещи, о которых неизвестно другим, стремление побеждать людей в их собственной игре, на их собственном поле.

Но в Японии он выглядел, как все остальные японцы, и ничем не выделялся среди них.

Только не в Пекине. Начать с того, что он на несколько дюймов выше среднего китайца – за это нужно благодарить американское питание – и лучше носит одежду западного образца. С одеждой он мог справиться. С лицом – нет. «Для начала придётся изменить причёску, – подумал Чёт. – По крайней мере, тогда его будет трудно узнать сзади, и, возможно, ему удастся обмануть слежку МГБ». У него был автомобиль, предоставленный ему компанией НЭК, но он купит велосипед, сделанный в Китае, а не дорогую западную модель. Если его спросят, он ответит, что езда на велосипеде – хорошее упражнение, и к тому же разве это не отличный социалистический велосипед? Но такие вопросы будут задавать и обязательно заметят его появление. В Японии, понял Номури, он утратил бдительность и чувствовал себя слишком комфортно со своей сетью агентов. Там он знал, что может исчезнуть в таком интимном месте, как японская баня, и разговаривал там о женщинах, спорте и массе разных вещей, но редко о бизнесе. В Японии каждая деловая операция была секретной на том или ином уровне. Даже с самыми близкими друзьями, с которыми он может обсуждать недостатки своих жён, японский служащий никогда не будет затрагивать вопрос о том, что происходит в его компании, до тех пор, пока это не станет открытым для широкой публики. А ведь это хорошо для оперативной безопасности.