Дэн Симмонс - Темная игра смерти. Том 1

Он кивнул. Глаза его остекленели и смотрели прямо перед собой. С этим хорошей Подпитки не получится, даже если бы я захотела.

– Поезжай,– приказала я.

Я наблюдала, как «крайслер» выехал со стоянки и свернул влево, к скоростному шоссе. Закрыв глаза, я воочию видела длинный капот и слепящий свет фар, мелькающих мимо машин, слышала тихий гул кондиционера и чувствовала, как голые руки царапают шерстяной свитер. Во рту был противный привкус недокуренной сигары. Я вздрогнула от отвращения и немного отстранилась. Миновав первый съезд, водитель плавно увеличил скорость до шестидесяти пяти миль в час. Он отъехал уже довольно далеко, и мое восприятие немного ослабло, смешиваясь со звуками на стоянке и прикосновением ветерка к лицу. Я едва ощутила тот момент, когда машина разогналась до скорости девяносто пять миль и водитель закрыл глаза…

Номер мотеля был именно таким, каким я себе его представляла,– пустой и тоскливый, ничего, кроме самого необходимого. Порез на правом боку оказался тонюсенькой царапиной, но платье и комбинация были безнадежно испорчены. Рана на мизинце пульсировала намного болезненнее, чем бок. На некоторое время я отогнала сон, чтобы принять горячую ванну и вымыть голову. Затем, завернувшись в два полотенца, я села и заплакала. У меня не было с собой ни ночной рубашки, ни смены нижнего белья. Боже мой, не было даже зубной щетки! Банк будет закрыт до утра понедельника, значит, ждать еще больше суток. Я сидела и плакала, чувствуя себя старой, забытой и никому не нужной. Мне хотелось вернуться домой, забраться в свою кровать, и чтобы утром мистер Торн, как всегда, принес кофе с бриошами. Но возвращаться было некуда. Мои рыдания скорее походили на плач покинутого ребенка.

Потом, все еще закутанная в полотенца, я улеглась на бок, накрылась одеялом и заснула.

Проснулась я лишь после полудня, когда в номер пыталась войти горничная. Добравшись до ванной, я попила воды, стараясь не смотреть на себя в зеркало, и вернулась в кровать. Толстые занавески не пропускали дневной свет в комнату, вентилятор тихонько урчал, и я снова прибегла к спасительной силе сна, как раненое животное. Никаких сновидений не было.

Вечером я встала, пошатываясь и чувствуя боль во всем теле еще сильнее, чем накануне, и попыталась привести себя в порядок. Платье никуда не годилось, придется не снимать плащ. Волосы тоже требовали ухода. Но при всем при этом кожа моя ожила, плоть под подбородком сделалась более упругой, а морщинки, наложенные резцом времени, разгладились. Я ощущала себя гораздо моложе, чем прежде. Несмотря на весь ужас вчерашнего дня, Подпитка сослужила мне хорошую службу.

За бесконечно тянувшейся автостоянкой находился ресторан. Совершенно бесчеловечное место: освещение как в операционной, на столах клеенка в красную клетку, все еще влажная после того, как помощник официанта провел по ней своей невообразимо грязной губкой, и огромное, закатанное в пластик меню с цветными фотографиями «специальных блюд» этого заведения. Я подумала, что фотографии, наверное, предназначены для неграмотных посетителей, неспособных расшифровать цветистые описания «восхитительной, хрустящей домашней поджарки» или «самого любимого блюда южан на все времена – мамалыги с овсянкой, как его делала бабушка». Меню было невозможно читать из-за этих бесконечных отступлений и восторженных восклицаний, снабженных неграмотными комментариями. Как странно: одно поколение пробавляется паршивой, всем надоевшей пищей только потому, что эти люди слишком бедны или слишком невежественны, чтобы вкусно питаться, а для следующего поколения эти же блюда становятся традиционной едой «для души». Я заказала чай с горячей английской булочкой и ждала целых полчаса, когда мне ее принесут, все это время страдая от ругани и чавканья за соседним столом, где сидела огромная семья этих скотов северян. Не в первый раз я подумала, что нация была бы гораздо более здравомыслящей, если бы закон запрещал детям и взрослым питаться в одних и тех же заведениях.

Когда я вернулась в номер, было уже темно. От нечего делать я включила телевизор. За десять лет, что я не смотрела его, почти ничего не изменилось. На одном канале – безмозглые футбольные баталии, по другому рассказывали об эстетике борьбы сумо – гораздо подробнее, чем мне хотелось бы об этом знать. С третьей попытки я попала на телефильм, часто прерываемый рекламой, про компанию несовершеннолетних проституток и молодого общественника, который посвятил свою жизнь спасению героини, погрязшей во грехе. Эта идиотская картина напомнила мне скандальные бульварные газетки, популярные в дни моей молодости. И те и другие обличали возмутительные стороны порочного поведения, но если тогда это была «свободная любовь», то теперь в средствах массовой информации ее называли «детской порнографией», не стесняясь демонстрировать весь набор щекочущих нервы деталей.

На последнем канале шли местные новости. Молодая цветная женщина, все время улыбаясь, рассказывала про «убийства в Чарлстоне», как это было названо. Полиция занялась поисками подозреваемых и мотивов преступления, свидетели описывали массовую сцену резни в хорошо известном отеле «Мансарда», полиция штата и ФБР интересуются местонахождением мисс Фуллер, много лет прожившей в Чарлстоне. Один из убитых являлся ее слугой. Фотографии этой леди нет. Весь репортаж длился меньше сорока пяти секунд.

Я выключила телевизор, погасила свет и лежала, дрожа в темноте. «Успокойся,– приказала я себе,– через сорок восемь часов ты будешь на своей вилле на юге Франции, в тепле и безопасности». Закрыв глаза, я попыталась представить маленькие белые цветы, растущие там между плитами дорожки, ведущей к беседке. На секунду мне показалось, что я улавливаю соленый запах моря, который всегда усиливался после каждого налетевшего с юга шторма. Представила черепичные крыши близлежащей деревни, красные и оранжевые, возвышающиеся над зелеными прямоугольниками плодовых садов, разбитых в долине. Но на эти приятные образы вдруг наложилось воспоминание о Нине: голубые глаза, широко распахнутые в изумлении, приоткрытый рот, дырочка во лбу – ничего ужасного, просто пятно, которое она вот-вот сотрет движением своих длинных пальцев с прекрасным маникюром. Потом, когда я уже совсем засыпала, я увидела кровь – она хлестала не только из раны, но и изо рта, носа и широко раскрытых, укоряющих глаз Нины.

Я подтянула одеяло к самому подбородку и постаралась ни о чем не думать.

Мне обязательно нужна была сумочка. Если я поеду в банк на такси, у меня не останется денег на сумочку. Но и в банк приехать без сумки я не могла. Снова пересчитав наличность в бумажнике, я нерешительно стояла в номере мотеля, а на стоянке уже нетерпеливо гудело вызванное мною такси.