Татьяна Степанова - Драконы ночи

– Что? – Он оглядывал холл.

– Поясница ваша как, лучше?

– А, да, ничего, немного отпустило.

– Олег, так, может, мы… все собрано, – тихо сказала Марина Иванова.

– Ты что, угробиться на машине хочешь? Я же сказал тебе, надо подождать, пока приступ пройдет. Я же не шофер, в конце концов, и не ишак, и не твой раб, – Зубалов повысил голос, уже никого не стесняясь. – Ольга, вы-то как сами?

– Нормально. Жива.

– А где Дашенька?

– Вон идет, полдничала. – Ольга поднялась навстречу дочери. – Ну, что, сокровище мое, чем собираешься заняться?

Даша заулыбалась, увидев Зубалова. Его «конный номер» явно произвел на нее неизгладимое впечатление. И даже события ночи не выветрили его из ее детской памяти.

– Бабушка сказала, вы уезжаете, – она подошла к нему.

– Нет, еще нет, что ты, деточка. – Зубалов протянул руку, погладил девочку по волосам, потом увлек ее к дивану. Они сели рядышком.

– А где ваша лошадь?

– На конюшне.

– Не будете сегодня кататься?

– А ты хотела бы поездить на лошади? Так в чем же дело!

– Олег! – оборвала его Марина Ивановна.

Он сразу как-то сник.

– Нет, девочка, сегодня вряд ли получится. Спина у меня болит. Завтра на лошади покатаемся. Идет?

– Идет, – Даша кивнула, – а мы в церкви были.

– Понравилось тебе там?

– Там чем-то пахнет.

– Это ладан, дым такой, – сказал Зубалов. Осторожно, чтобы собравшиеся в холле ничего не заметили, он подвинул свою ногу к Даше, ощутил бедром ее бедро. Сердце у него забилось, но он продолжал как ни в чем не бывало: – А это что у нас тут? Шахматы? – потянул к себе лежавшую на журнальном столе среди газет и журналов коробку в «клеточку». – Даша, а ты играешь в шахматы?

– Плохо, меня папа учил, когда я еще маленькая совсем была. Но я все забыла.

– Ты часто вспоминаешь папу, да?

– Да, – девочка оглянулась на мать.

– Это хорошо, это правильно, – Зубалов тайком еще теснее прижался бедром к ее бедру, – а шахматы… Хочешь поиграем сейчас? Вспомним, я тебя научу. Смотри, тут есть разные фигуры. – Он открыл коробку и высыпал шахматы на стол. – Вот это король, это королева, это вот ладья, а это конь…

– Так когда же на лошади покатаемся? – капризно и одновременно кокетливо спросила Даша.

– Завтра, я тебе это твердо обещаю. Приведут лошадь с конюшни, и я тебя позову. Ты жди. А это вот у нас пешки…

– Принесите мне еще кофе, – попросила Ида заглянувшего в холл официанта с подносом, который хотел забрать у нее пустую чашку, – только не эспрессо, а капучино с пенкой побольше.

По возвращении Катя и Анфиса, несмотря на все свои тревоги и подозрения, застали в «Далях» какую-то неестественную, почти мирную картину. То ли всеобщую усталость, то ли полную покорность судьбе, какое-то эмоциональное отупение, поразившее всех как вирус.

СЛОВНО И НЕ БЫЛО НИЧЕГО. СЛОВНО И НЕ СТРЕЛЯЛИ, НЕ БИЛИ СТЕКЛА И ЗЕРКАЛА. СЛОВНО НИКТО И НЕ НАПАДАЛ В НОЧИ, НЕ УМИРАЛ.

Маруся Петровна смотрела телевизор. В ресторане накрывали к ужину. Даша и Олег Ильич Зубалов, оживленно перешептываясь, играли в холле в шахматы. На рецепции звонил телефон. Ида на диване перед камином листала сентябрьский «Elle».

В половине восьмого приехал Шапкин. Они о чем-то тихо поговорили с Идой, потом она поднялась к себе, а Шапкин вернулся в машину. Сидел за рулем, курил, ждал.

Катя не выдержала, подошла. Темно, облака на небе, и на этот раз никакой луны. В салоне шапкинского «самохода» играла магнитола – «Я спросил у ясеня, где моя любимая…».

– Тебе что, голуба? – во рту Шапкина тлела сигарета.

– Ничего. Вы приехали, и что же, снова гуд бай?

– Прокатимся немножко по окрестностям.

– А что с делами?

– Послезавтра из Москвы приедут, машину Половца забирать, она ж в розыске числится, как угнанная. Пули и гильзу от пистолета проверили, вроде пушка его нигде не светилась прежде по учетам. Поквартирный обход переулка провели, так все жильцы как жмурики дохлые – никто ничего, дрыхли.

– Я все думаю, кто за этим Половцем стоит? Кто же его нанял? Ведь его наняли как киллера?

– Похоже на то. Я только что с базы из Елманова, мы там лесника и его семью опрашивали. Половец жил у них. Смирный был, говорят. Не рыбачил, не охотился, лодку иногда брал напрокат. Ну пил вроде как. То ли прятался там, то ли ждал, когда его услуги потребуются. Лесник сказал – он один раз взял лодку и долго не возвращался. А вернулся какой-то чудной, сам не свой. Хату он у них снимал, так в помещение вроде как боялся заходить, все сидел на пороге, лампу керосиновую попросил, так ее и жег всю ночь. Потом отошел маленько, прежний стал, но тоже молчун молчуном.

– Может, он все-таки маньяк? Ненормальный?

– Может, и маньяк. Только вот рисовать он точно не умеет, нам из колонии, где он последний раз срок отбывал, факс пришел с его характеристикой и данными.

– А что Трущак?

– Сидит. Дался этот псих тебе, голуба.

– Он меня пугает. И Анфису тоже. Умом я понимаю, что все, что он сказал, – просто психоз, но его поведение… как он в обморок грохнулся… Слушайте, Роман Васильевич, а вообще у этой вашей легенды городской про убийство фокусника Валенти была…

– Что?

– Ну какая-то официальная версия, объяснение?

– Отец мой рассказывал, что тогда, в мае сорок восьмого года, почти сразу же задержали какого-то ханыгу залетного, представили вроде как разбой с мокрухой.

– А убийство детей?

– Когда их нашли в провале, некого уже было подозревать, голуба. Все семейство их цирковое сгинуло.

– А вот я слышала, что в их доме на улице Ворошилова как-то странно дверь была взломана.

– Вроде было что-то такое, вроде не было. Да ты больше слушай, враки все это, сказки, тьма и суеверие. Все быльем давно поросло. Все сгинуло. И к нашим делам отношения никакого не имеет.

– А все же вы держите Симона Трущака в ИВС. И зеркала, про которые он говорил, оказывается, целы.

– Сожжем их потом к чертовой матери. – Шапкин пыхнул сигаретой. – Я сюда хотел машину патрульную прислать, так Ольга отказалась наотрез. Не любит она нас. «Менты»… Меня вот по старой дружбе терпит. Эй, ты чего приуныла, голуба?

– На сердце тяжело.

– Не дрейфь. Я это… тут у вас снова заночую, если, конечно, не прогонят меня.

– Вон ваша Ида, – недовольно сказала Катя. (В который уже раз?)

Ну, сказала и отошла от машины. Третий лишний, третий – как банный лист на причинном месте в подобной ситуации.

– Я готова, – Ида открыла дверь «самохода». Она была в том же костюме из кашемира, только сверху накинула теплую пашмину и распустила волосы.

Шапкин включил зажигание. Но трогаться с места не торопился.

– Что так смотришь на меня?

– Ты очень красивая сегодня.

– А вчера ночью хуже была?