Татьяна Степанова - Драконы ночи

Даша вышла в коридор. Никого. Странно. Наверное, дядя Олег уже внизу. Она попыталась вспомнить, какой же у него номер? На этом этаже все номера вначале имеют цифру «20», что значит второй этаж. Мамин люкс в том крыле, у них с бабушкой сейчас 2026-й, а у дяди Олега и его жены (скучная она какая-то, похожа на училку пения) 2009-й.

Даша прошла по коридору. Мягкая дорожка, матовые светильники. Надо спуститься на лифте, а можно и по лестнице. Она поравнялась с дверью, на которой была табличка с номером 2011, до лифта оставалось всего несколько шагов.

Кто-то осторожно нажал на ручку двери 2011-го номера – изнутри, хотя после отъезда австрийских туристов номер числился на рецепции пустым, незанятым. Дверь тихо приоткрылась. Даша не успела даже обернуться. На нее сверху упало, обрушилось что-то темное, душное. Это было одеяло. Чья-то рука впилась ей в подбородок, зажимая рот, не давая вскрикнуть. Рывком ее поволокли внутрь в пустой номер, где, кроме постели, кресел и телевизора, как и в других номерах, было только зеркало – обычный предмет стандартной гостиничной обстановки.

Пол был ледяной: Катя опустила босые ноги и тут же отдернула, точно обожглась. Но уже в следующую секунду она была у двери.

Этот звук…

ТАКИЕ ЗВУКИ – ДЕТИ НОЧИ, А СЕЙЧАС УТРО…

Туман – белесый кисель, бледное лицо Анфисы, и этот звук – то ли хрип, то ли предсмертный стон…

Кто там за дверью?!

Катя рванула ручку: освещенный коридор, все светильники горят, ковровая дорожка – красная тропа в…

Ковровая дорожка сбилась, загнулась возле двери 2011-го номера. Он был совсем рядом, почти напротив. Катя была уверена, что он пуст и заперт, и тем не менее…

Этот звук, этот хрип, стон, возня…

«Два, ноль и одиннадцать в сумме дают тринадцать, только в отелях не бывает тринадцатых номеров, а тут…»

Не раздумывая, не мешкая, Катя бросилась к двери 2011-го. Она ударила в нее плечом, зная почти наверняка, что дверь заперта и не поддастся ее слабым силам. Дверь с грохотом распахнулась и ударилась о косяк. Катя едва не упала, но удержалась на ногах. То, что она увидела, заставило ее удержаться.

Кровать, туалетный стол, зеркало на стене. И кто-то, спиной к двери, в белой мужской сорочке, согнувшись, прижимает к полу какой-то бесформенный сверток в одеяле – задыхающийся, бьющийся, извивающийся в агонии. Хищные руки, сомкнутые в смертельной хватке. Катя увидела ноги в детских кроссовках, выпростанные из-под одеяла. Она знала, кто бегал в этих кроссовках по отелю, по дорожкам парка. Она узнала и рубашку – именно она была частью парадного костюма Романа Шапкина, когда он приезжал в «Дали»…

У Кати потемнело в глазах, из последних сил она рванулась вперед и…

ЭТО БЫЛ НЕ ШАПКИН. Белая мужская сорочка была на женщине. И женщина эта была Ида.

Все дальнейшее Катя потом вспоминала с трудом. Яростный вопль – то ли вакханки, то ли безумной, то ли гиены, у которой пытаются отнять жертву: А-А-А-А-А – У-У-У!!!

Ида распрямилась как стальная пружина и наотмашь ударила Катю. Она уже не сдерживала себя, крича, воя, и этот вопль наполнил собой «Дали», внушая ужас всем, кто…

– Отпусти девочку! – Катя сражалась не с человеком, а именно с гиеной, потерявшей свой прежний облик. – Отпусти, ты что?! Не смей!

– Все равно прикончу, задушш-ш-шу-у гадину. Это все она… все из-за нее…

Гиена – не женщина обернулась, оскалилась. Удар – и Катя отлетела к туалетному столику. Грохот, треск – это в Анфису, следом ворвавшуюся в номер, полетел сначала стул, а потом тяжелая мраморная пепельница. Пепельница попала Анфисе в ключицу. Сломала кость. Правая рука Анфисы бессильно повисла.

Гиена – не женщина сбросила с Даши одеяло. Ее руки сомкнулись на детском горле. Даша захрипела. Катя вцепилась в белую сорочку – ткань не выдержала, гиена повернулась и…

Удар, боль, удар…

– Не смей, отпусти Дашу, – Катя чувствовала ее силу, ее ярость. – Все равно не дам, не позволю!

– Убью и тебя, и ее, вас всех… ненавижу… эту гадину… ее вонючую мамашу и всех, всех ненавижу…

Внезапно гиена ослабила свою хватку. Поднялась в полный рост. Возле ног ее на полу лежала девочка, а в руках был пистолет «ТТ».

– Ну вот и все, – она усмехнулась, оскалилась победоносно. – Не хотела стрелять, лишний шум… Но теперь придется. Быстро обе лицом к стене!

Анфиса, держа сломанную руку здоровой, игнорируя угрозу, молча как таран бросилась вперед. Все дальнейшее произошло в считаные секунды. Катя схватила в охапку с пола девочку, а на пороге номера возник Роман Шапкин… Затуманенный взгляд, заторможенная реакция… В шампанское, что так щедро лилось в ночь любви, была подмешана лошадиная доза финлепсина. Но, услышав шум и крики, он поднялся…

Ванная в номере Иды оказалась пуста, вода текла из открытого крана, а в номере 2011, до которого было рукой подать, бились насмерть.

– Роман Василич! – крикнула Катя. – Осторожнее, у нее пистолет!

Он не услышал, он двигался словно автоматически. Анфиса, крича от боли в сломанной ключице, всем своим немалым весом обрушилась на женщину-гиену, и та, сбитая с ног, нажала на курок. Выстрел! Шапкин пошатнулся, на его голой груди расползлось и стало стремительно расти, увеличиваться кровавое пятно.

Выстрел! Вспышка! В следующее мгновение Катя схватила руку, сжимающую пистолет, и начала бить, бить, бить ею об пол, плача, крича, проклиная, зовя на помощь, – бить, бить, беспощадно, пока эта хрупкая женская могучая безжалостная рука не разжалась.

Шапкин лежал ничком на пороге. В коридоре и в номере было уже полно охраны. Снова кто-то кричал: «Скорую»! Врача! Милицию!»

2011-й наполнился людьми. Но Катя никого не видела, кроме… Дашино личико, посиневшее от удушья. Катя наклонилась над девочкой, чтобы понять – случилось самое страшное или же…

Она прижалась губами к губам девочки. Дыхание – она ощутила его, стук крови, пульс в детском запястье…

– Она жива, Анфиса, слышишь, она жива, все в порядке!!

ДЕВОЧКА ЖИВА!

В ответ раздался новый вопль, полный разочарования и злобы – женщину-гиену четверо здоровенных охранников выволокли в коридор.

Из скопища машин – милиции, прокуратуры, городской администрации, военных, – забивших двор отеля, Катя ПОСЛЕ ВСЕГО помнила только две «Скорых помощи». Одна, распугивая кур и собак на улицах Двуреченска, умчала Дашу, ее мать и Анфису, помахавшую Кате здоровой рукой: «Ничего, ничего, подружка, все хорошо, прорвемся!»

В другую «Скорую» на каталке погрузили Романа Шапкина, и Катя поехала с ним. Не с Дашей, не с Анфисой, а с ним, потому что…

– Тампон, повязку! Быстрее! Еще тампон! – Молоденький врач в тесном «гробике» «Скорой» нервничал.