Алексей Алёшко - Золото Бургундии

— Кто же тебя Тихий может заклевать? — удивился Владимир Иванович. Ты — авторитет, в законе. Добровольно отошёл от дел, пользуешься в своей среде весомым авторитетом. Не верю, что кто-то захочет с тобой связываться. Власти тебя давно оставили в покое.

— Не о властях разговор. Не все так просто, генерал, нашалил я в ранней молодости, вот сейчас и аукнулось. Думал все в прошлом, да нет.

— Говоришь загадками, Серафимович, уж коли начал, так рассказывай.

— Не знал я для какого дела нужен Леший, когда вписался.

— Знать может и не знал, но ведь догадывался, — опроверг Тихого Плахтин. Ты ведь знал какими делами он занимался, не цветы выращивал.

— Врать не буду, знал. Прав ты, генерал, попросили меня. Не мог я отказать. Вот и связался с Косым, чтобы дал нужного человека. Он мне Лешего и дал. Я только их свёл, больше ничего.

— Лешего убили в перестрелке с нашими сотрудниками в больнице, когда он шёл туда убивать беззащитную старушку.

— Это я знаю, новости быстро разносятся.

— Интересно получается, ты не мог отказать, тебе Косой не мог отказать. Какие вы все безотказные. Кто же это такой, кому ты, Тихий, не смог отказать?

— Не смог, — хрипло сказал Тихий.

— Рассказывай, Тихий, что знаешь. Это для твоей же пользы.

— Дай слово, что разговор между нами останется между нами и не выйдет за пределы этой комнаты.

— Хорошо, Тихий, ты меня знаешь.

Тебя знаю, а твоего кадета нет, — посмотрев на Карпенко, сказал Тихий.

— Я за него в ответе, — подтвердил генерал. — Рассказывай.

— Был грех в молодости. Мне было тогда было девятнадцать лет в 1941 году. Судимостей ещё не имел, но в компании блатной состоял. Решил на фронт податься, по зову сердца.

Плахтин усмехнулся, но не стал прерывать исповедь авторитета.

— Разбомбили наш эшелон, едва жив остался. Вокруг трупы, все в огне. Вообщем убежал я. От страха. Испугался, что немцы нагрянут. Деревня находилась неподалёку, так я вот там и решил переждать, осмотреться. Домой вернуться нельзя, ещё объявят дезертиром и сразу к стенке. Пригрелся в одной хате, молодка приютила, пожалела. А тут вскорости и немцы пожаловали. Собрали всех деревенских, назначили старосту и стали в полицаи записывать. Хорошо что меня никто не выдал, что красноармеец, а то бы немцы шлёпнули, или в концлагерь. Записали, вообщем меня, в полицаи. Потом партизаны объявились, началась с ними борьба. Приехали эсэсовцы и какой-то офицер, важный, но не из эсэсовцев. Говорил по русски неплохо. Подписал я какие-то бумаги, что он мне подсунул, а теперь вот они всплыли.

— А что за бумаги? — спросил Плахтин. Как они сейчас всплыли?

— Пришёл ко мне один человек, оттуда. Догадываешься откуда? Показал бумаги, но не оригиналы, а копии.

— Понял я, Тихий, что это за бумаги, — тихо сказал генерал Плахтин. — А почему ты с ним сразу вопрос не решил, тебе это труда не составило бы.

— Ну раз понял, то больше об этом и не спрашивай. Вот и пришлось его с Лешим свести. А почему сразу не убрал и дело с концом, да потому, что бумаги лежат у него в банке, и не здесь, а заграницей. И если что с ним случиться, и он не позвонит через день, то их обнародуют и ещё нам, в Россию, перешлют. Понял я, что он не шутит, по глазам понял, вот и испугался. Не за себя, а за внуков, они то не виноваты.

— Как он выглядел? — задал вопрос, до этого молчавший Карпенко.

Описание незнакомца, данное Тихим, полностью совпало с описнанием человека, приходящего к Смычкову и описанием напавшего на Тимирязеву, полученное в больнице у шедшей на поправку соседки Ставрова.

— Он к тебе ещё придёт, Тихий, — заключил Владимир Иванович. — Жди в гости.

— Надеюсь. Тогда я полностью закрою этот вопрос…

Тихий не сказал всей правды, что лицо незнакомца было похоже на лицо того офицера, который его вербовал для борьбы с партизанами. Фамилию немца он запомнил на всю жизнь — Генрих фон Ротгер.

По дороге в Москву, Карпенко спросил генерала Плахтина о документах, которых так боялся вор в законе.

— Тихий служил немцам во время войны в полици, хотя в его досье это не фигурирует. Полагаю, что он принимал участие в карательных операциях против партизан и местных жителей. Он полагал, что немцы отступая, уничтожили архив. Я уверен, что он наводил справки, пытался разыскать его, но не нашёл, и успокоился, а тут вдруг, по просшествии стольких лет и всплыло его прошлое, да ещё какое. Вот именно этими бумагами и припугнул его незнакомец, хотя я думаю, что Тихий, что-то не договаривает. Там скорее всего и фотографии были. Может быть незнакомец ему представился. И представляешь, Николай, что будет? Если эти документы о деятельности Тихого всплывут. Он правильно сказал, что ему уже все равно. Он свой век отжил, но это коснётся прежде всего его сына и внуков. Насколько я знаю его биографию, он выдавал себя за штрафника, когда примкнул к банде в конце войны, вовремя от неё откололся, а потом её всю переловило НКВД. Тихий сидел раз пять или шесть, точно уже не помню. Сынок его поднялся на воровские деньги, когда папаша держал общак. Внуки тоже пристроены, занимаются бизнесом, ведут добропорядочный образ жизни и в делах деда и отца не замешаны, так что им не поздоровиться, если узнают о подвигах дедушки во время войны. В воровской среде не любят перевёртышей.

Уже два года длились сталинские репрессии. НКВД раскрывал заговоры против мирового пролетариата один за другим. Заговорщиков находили не только в высшем военном руководстве, но и в батальонах и ротах. Расстреляны высшие воинские начальники во главе с маршалом Тухачевским, не пощадили и героев гражданской войны, Блюхера, Егорова. Самоуправление НКВД не осталось в стороне, сменив не одного из своих начальников. Ежов сменил Генриха Ягоду, освободив место для Лаврентия Берии. Сталин более не нуждался в своих преданных соратниках, которые ему помогали взобраться на вершину власти.

Многие из сотрудников Генерального штаба внезапно исчезали, в последствии объявленные врагами народа. Полковник Павел Васильевич Смычков трезво смотрел на жизнь и понимал, что скоро доберуться и до него. Он знал многих сотрудников, как честных и порядочных людей, верных воинскому долгу офицеров, которые были расстреляны как враги советского народа. Одни были объявлены польскими агентами, другие японскими и немецкими шпионами. Их семьи были репрессированы. Павел Васильевич был хорошим штабистом, знающим и любящим свою работу и он видел наращивание мощи Германии, которая готовится к войне. Ему довелось побывать в Испании, в качестве советника и он понимал, что в скором будущем его страна сойдётся с фашистской Германией в смертельном поединке. Павел Васильевич участвовал в боях с японской военщиной на реке Халкин — Гол, получив ранение и орден Красного Знамени в дополнение к первому — за Испанию.