Кайла Стоун - На грани краха

Несмотря на то, что было очень холодно, Ханна тратила много калорий и сил. Если она позволит себе вспотеть, и одежда впитает влагу, то сырость начнет нарушать тепловую прослойку. А когда пот испарится, может возникнуть переохлаждение.

Ей в голову пришла мысль о четырех основных принципах сохранения тепла.

Одежда не должна быть грязной.

Необходимо избегать перегрева.

Носить свободную одежду, но надевать несколько слоев.

Одежда должна быть сухой.

Этому ее научил отец. Ханна давно не вспоминала о его словах. Даже до тюрьмы в подвале. Теперь же она зависела от знаний, которые дал ей отец. Они могли спасти ей жизнь.

Ханна двинулась дальше, мимо холмов и горных хребтов, по деревянному подвесному мосту над замерзшей обдуваемой со всех сторон ветрами рекой, названия которой не знала. Вокруг возвышался лиственный и хвойный массив.

Редкие просветы между деревьями открывали вид на заснеженные долины и далекие холмы. Все вокруг покрывал девственно белый снег.

Живописное место. Однако из-за страха Ханна едва замечала окружающий ее пейзаж.

Несколько часов спустя дневной свет начал меркнуть. Она едва могла видеть солнце сквозь густые облака. Они были низкими, темными и быстро проплывали мимо.

Сегодня ночью пойдет снег.

Ханне пришлось дважды остановиться, чтобы пописать. Огромное давление на ее мочевой пузырь сделало передвижение без остановок практически невозможным. Она сделала свое дело, сидя на корточках и держась за дерево, чтобы не упасть, а затем осознала, что в своем безумном стремлении выбраться из хижины, совершенно забыла захватить туалетную бумагу.

По крайней мере, кругом полно снега.

Ханна схватила пригоршню, протерла себя и натянула штаны, завязывая на поясе паракорд. Она забыла и мыло, поэтому нашла еще один девственный участок снега и вымыла кое-как руки.

Через некоторое время добралась до поляны среди деревьев. Она прислонила к груди единственную лыжную палку и подняла три пальца над линией горизонта — трюк, которому ее научил отец. Пространство между пальцами составляло примерно час. А значит, до заката еще три часа.

Ханну охватило изнеможение. У нее ныли бедра и поясница. Как и каждая мышца в ее теле. Ежедневная гимнастика и бег трусцой по маленькой комнате не заменяли нормальных физических упражнений. К тому же беременность давала о себе знать.

Позади осыпался снежный покров.

И снова страх сковал Ханну. Она неуклюже обернулась — ботинки и лыжи все еще были направлены вперед — и лихорадочно осмотрела деревья.

Справа треснула ветка.

Она перестала дышать.

Кто-то или что-то скрывалось в лесу.

Ханна застыла.

Кругом возвышались сосны, клены и дубы. С порывами ветра еловые ветки шуршали друг о друга, а голые ветви других деревьев, словно когти, царапали серое небо.

Что-то быстро двигалось между берез. Какая-то вспышка белого цвета.

Она прищурилась, пытаясь разглядеть детали. В густом лесу сгрудились тяжелые тени. Стволы деревьев и подлесок сливались в зловещие очертания когтей, зубов и сгорбленных чудовищ.

Из зарослей кустарника высотой по пояс в нескольких ярдах от леса вылетело белесое пятно. От движения в разные стороны летели комья снега.

Белый хвост. Черная морда.

Пес.

Ханна не улыбнулась. Она не улыбалась уже пять лет и давно не помнила, как это делается.

Изо рта у нее вырвалось белое облачко. А затем нахлынуло облегчение. Ханна путешествовала не одна. Собака следовала за ней по пятам.

— Я думала, что ты давно ушел, — ее голос прорезал звенящую тишину. Однако снег немного приглушал звуки. Казалось, они были единственными живыми существами во всей Вселенной.

Ханна порылась в кармане и бросила позади себя на снег кусок вяленого мяса. Первые пиренейские горные выводились как пастушьи собаки в Пиренейских горах Франции. Великие Пиренеи были рождены для снега, холода и дикой природы.

Пес мог бы прокормить себя лучше, чем Ханна, однако она все равно бросила ему вяленое мясо.

— Я рада, что ты не ушел. Рада, что ты здесь.

Тишина.

Не слышно ни треска веток, ни хруста шагов по снегу.

Ханна знала, что пес все еще там, двигается бесшумно и незаметно, как призрак. Чувствовала, как он кружит вокруг нее, изучая, пытаясь принять решение.

— Ты можешь мне доверять. Думаю, мы оба должны доверять друг другу.

Она снова повернулась и оставила вяленое мясо. Пес учует его запах. Он придет, когда почувствует себя в безопасности. Может быть, еда поможет ему принять решение и остаться с ней.

Ханна чувствовала себя лучше, просто зная, что пес рядом. Меньше боялась. И ей не было так одиноко.

Он не напал на нее тогда, в хижине. Не нападет и теперь. Пес мог бы стать ее другом — Ханна могла бы убедить его довериться ей. Однако в их случае доверие не давалось легко.

Ханне придется его заслужить.

— Тебе нужно имя, — она задумчиво пожевала нижнюю губу. — Пожалуй, назову-ка я тебя… Призраком.

Ответа из леса не последовало. Да Ханна и не ожидала ничего подобного. Пока что.

Поэтому продолжила свой путь, отталкиваясь каждой ногой, которые уставали все больше и больше. Она осторожно пробиралась по льду и снегу, несколько раз неудачно упав.

Прошло тридцать минут, потом час. Казалось, проходили дни.

Начал падать снег. Он спиралью спускался с неба густыми влажными комьями. Снежинки собирались у Ханны на плечах, толстом меховом капюшоне, носу, и ложились покровом на шарфе под подбородком.

Холод обжигал ее кожу, пронизывал до костей. Она дрожала и часто дула на руки в перчатках, пытаясь растирать ими замерзшее лицо.

Ей нужно отдохнуть, и как можно скорее.

Если не сможет найти укрытие, ей придется его соорудить. Такой исход событий не входил в планы Ханны, когда та упаковывала брезент и спальный мешок, но такая вероятность теснилась в ее сознании.

Она надеялась найти какую-нибудь хижину, маленький городок или, может, автомобиль на дороге, но не встретила никаких признаков человеческого присутствия.

Куда бы она ни посмотрела, всюду лежал густой снежный покров, а деревья простирались на мили.

Ханна продолжала себя уговаривать.

Ну еще чуть-чуть. Осталось совсем немного.

Мысли блуждали где-то далеко. Плохие воспоминания продолжали вторгаться в голову.

Боль, ужас, темнота.

Ханна отчаянно пыталась избавиться от их. Воспоминания походили на цепи, обвивавшие ее шею, которые тянули вниз, угрожая затащить под воду.

Она считала деревья, напевала песни, которые едва могла вспомнить. Как только к ней вернулась музыка, тут же вернулись и воспоминания, путанные и разрозненные. Однако они вернулись.