Анатолий Эльснер - Железный доктор

Она на меня смотрела, может быть, из-за могилы, но она, несомненно, смотрела на меня. Лучи ее глаз доходили до моих собственных глаз, как лучи заката, и все это было необъяснимо странно и ужасно; ужасны для меня были эти небесно-кроткие невинные глаза, потому что я видел изрезанное мной в диком неистовстве тело с кровавыми внутренностями его – всю анатомическую машину, вывороченную кровавой массой своей, – и видел жизнь и яркий свет в глазах ее. Из иного мира смотрела на меня душа ее, и это опрокидывало все мои прежние мысли. Я стоял и трепетал, холод гробов пронизывал все существо мое, и магическая сила приковывала мои взоры к ее глазам, так что я не мог шевельнуться. Но и здесь, посреди смертельного ужаса, во мне все яснее начинали слышаться отзвуки мыслей прежнего страшного доктора: «Ты с ума сошел, это очевидно, но постарайся найти объяснение непонятным явлениям; ты – доктор, человек глубокомыслящий, с гордой холодной волей. Очевидно, в расстройство пришел исключительно твой собственный психический мир, но у тебя есть воля – холодное, могучее божество в этом мире; восстанови нормальный ход в машине твоей и постарайся понять мнимый феномен. Тебе кажется , что она смотрит, несомненно, кажется , да еще с горнего мира… Перемени место и нагнись к ней».

Я шагнул и нагнулся к лицу трупа, но от страшного усилия, которое я сделал над собой, мне показалось, что моя поясница сломилась, как палка. Запах разлагающегося трупа пахнул мне в лицо, как из-под раскрывшейся крышки гроба – знакомый запах и нисколько не страшный мне, и я смотрел в лицо с удивлением и радостью победителя: передо мной было обыкновенное лицо трупа.

«Воля – бог, и он во мне, следовательно, я – бог, расторгнувший цепи чувств. Разрушать жизни, согласно начертаниям холодного ума, таков мой план – и жить удовольствием сознания, что я один стою выше своей человеческой природы».

Мысли эти возносили меня, как на крыльях. Воображению моему представились огромные толпы мертвецов – жертвы будущих разрушений, – и постепенно меня снова стал охватывать испуг пред самим собой. Мне стало казаться, что нас два, и вот мой двойник Кандинский начал обрисовываться в страшных чертах небывалого убийцы, и я снова ужаснулся. Я понял, что во мне было нечто слабое, человеческое, мешающее мне осуществить свой страшный идеал.

Я ужасался все более и более по мере того, как в воображении моем все ярче рисовался он – иллюзия моего ума! – железный бесчувственный человек. Он и я не сливались воедино в моем воображении, а казалось мне, что я – слабый несчастный больной, а он – другое лицо: могучий, бесчувственный, стоящий одиноко среди человечества с умом, преисполненным бесстрашных идей, и с сердцем, веющим холодом; и вот он, одинокий среди людей, гордый и бесчувственный, намечает себе жертвы и методически, с холодной иронией, издевается над их желанием жить, незаметно перерезает какой-нибудь нерв в их больном организме, и они умирают один за другим.

С этими картинами в уме своем я стоял долго, и ужас все более охватывал меня, и вдруг в то время, когда умом моим овладевал он , в глубине завопил голос:

«Ты – сумасшедший. В твоем мозгу поселилось безумие…»

Я качнулся, точно меня кто ударил, вскрикнул, и собственный голос мой, казалось, пробежал по всем нервам моего организма, и они завибрировали.

Вдруг какая-то длинная тень внезапно поползла по полу, на который были устремлены мои глаза. Я поднял голову и остался неподвижен, пораженный, как громом, с широко раскрытыми глазами, из которых, как мне казалось, лился ужас.

Передо мной стоял стройный, безукоризненно одетый господин с гордо поднятой головой, с лицом бледным, покрытым как будто тенью. От его нечеловечески гордого лица веяло холодом и бесчувственностью. Я смотрел на самого себя, и холод пронизывал меня, точно за мной стоял еще кто-то и невидимо веял на меня крыльями. Из моих уст вырвался какой-то стон, в то время как глаза были устремлены на призрак.

– Ты – я!.. Правда ли это?

Злобная улыбка, точно лезвие бритвы, пробегала по его тонким губам, и из глаз лился холод.

– Ты – галлюцинация. Я болен, но с ума не сошел и изгоняю тебя. Во мне есть воля, железная воля… Прочь, прочь!..

Точно буря сорвала меня с места, отчаяние подняло во мне безумную смелость и ярость, и я зашагал. Призрак удалялся от меня, как тень, и вдруг я почувствовал на себе чьи-то руки.

– Что с вами?

Передо мной стояли мои коллеги с недоумевающими, изумленными лицами, но ужас во мне был так велик, что я продолжал рассеянно смотреть, отвечая дико и странно:

– Он стоял здесь… вы не видели?.. Он… он!..

– Кто он? – послышался спокойный голос маленького доктора.

– Галлюцинация. Честное слово, я серьезно, господа. Человек какой-то… тень. Я его изгнал. На это надо иметь характер.

Мне казалось, что по лицам моих коллег пробежала отвратительная улыбка. Самолюбие мое было жестоко уязвлено и я гордо выпрямился.

– Как это странно все, – проговорил маленький, толстый доктор, с недоумением на меня глядя.

– Странно что?.. – воскликнул я резко, как бы бросая им вызов.

– На вас повлияла мертвая девушка, это ясно. Но вы, видимо, очень испуганы.

Я возразил на это что-то чрезвычайно гордо и затем, совершенно овладев собой, начал приводить примеры галлюцинаций великих людей, посмеиваясь над ними и над собой и объясняя все подобные явления исключительно физиологическими расстройствами машины – мозга. В конце концов, овладев своими слушателями и почувствовав, что снова делаюсь прежним ультрареалистом, я с нервной веселостью рассказал какой-то анекдот, попрощался с ними и направился к двери.

В полумраке, где начинался темный коридор, стояла чья-то высокая фигура; я невольно остановился перед Гаратовым.

– Прелестно, – проговорил он.

– Что такое?

– Ваша речь, искусно сплетенная из цветов вашего злого остроумия, очаровательна, и вы восхищаетесь собой недаром: колоссальное самомнение.

– Послушайте Гаратов, ваша манера выходить передо мной точно из-под земли действует очень неприятно. Откуда вы явились, черт побери?!

– Да я же стоял здесь и видел из своего угла, как вы разговаривали с ним… А дама ваша – посмотрите, как она испотрошена…

Внезапно меня охватила дрожь; я схватил Гаратова за руку и повлек его в коридор с такой быстротой, точно меня уносила буря.

Спустя некоторое время Гаратов сидел у меня комнате, а я ходил нервной, быстрой походкой, вздрагивая минутами и посматривая на своего гостя с ненавистью и злобой.

– Вам никогда не удастся меня убедить, что видения и призраки не есть порождения известного состояния мыслей и нервов. Вне круга моего «я» ничего нет, абсолютно ничего – ни душ мертвецов, блуждающих в пространстве, ни призраков, ни двойников. Он не смел бы ко мне явиться, слышите ли, он – объективное он, не он – галлюцинация. На небе и на земле нет ничего нереального, и я настаиваю на этом… Никаких тайн… Слышите ли…