Карен Макманус - Кузены [litres]

Она смолкает. Никто, кажется, даже не дышит. Я жду, когда она возьмет себя в руки, однако в конце концов не выдерживаю:

– Какую несправедливость?!

– Не знаю, – отвечает Хейзел. – На этом письмо заканчивается.

У меня вырывается разочарованный стон. Дядя Арчер проводит рукой по лицу.

– Твой дедушка просил меня о встрече буквально накануне смерти, – поясняет он Хейзел. – Но у меня не получилось переговорить с ним сразу. Представления не имею, о чем он хотел мне рассказать или в какой несправедливости себя обвинял. Я никогда ничего против него не имел. Он был нашим семейным врачом и всегда хорошо ко мне относился. Вот и все. Можно? – Он показывает на письмо, и Хейзел отдает его. Дядя Арчер, нахмурившись, пробегает листок глазами. – И раньше он ничего об этом не говорил?

– Нет. Ни разу даже не называл вашего имени. Но там есть еще кое-что. – Она запускает руку в конверт и достает тоненькую страничку. – Вот.

Дядя Арчер берет ее в руки и сдвигает брови.

– Отчет о вскрытии?

– Да. Двадцатилетней давности. – У меня по телу пробегают мурашки, а она добавляет: – Даже двадцати четырех, если быть точной. Некоей Кайлы Дьюгас.

– Кайлы? – повторяю я, поворачиваясь к Обри. – Сестры Уны?

Дядя Арчер поднимает на меня глаза:

– Вы знаете Уну?

– Мы заказывали у нее бальные платья, – объясняю я. – И она рассказала нам о своей сестре – что та встречалась с дядей Андерсом в старшей школе и колледже. А потом погибла. Как раз тогда же, когда вас лишили наследства. Мы еще обратили на это внимание. – Покосившись на кузину, я краснею, вспомнив, как грубо вела себя в библиотеке. – Точнее, Обри обратила.

Дядя Арчер снова хмуро смотрит на отчет.

– К нему не прилагалась никакая записка или еще что-нибудь? Ничего, что объясняло бы, зачем передавать его тебе или мне?

– Нет, – качает головой Хейзел.

– Возможно, стоит связаться с Уной. Это могло быть оставлено скорее для нее, а не для меня. Хотя, думаю, их семья давным-давно получила копию.

– Так что с совпадением по времени, дядя Арчер? – заговаривает Обри. – Вы ведь получили те письма от Дональда Кэмдена сразу после смерти Кайлы, верно?

– Раньше, – возражает тот. – Не помню, когда именно, но все произошло одно за другим. Сперва письма, потом Кайла погибла. Мы приезжали на похороны, и матушка отказалась с нами увидеться.

– А… – Обри закусывает губу. – Я думала, здесь может быть какая-то связь. Ну, вдруг в смерти Кайлы было что-то, из-за чего бабушка лишила вас наследства?

– Нет, – качает головой Арчер, явно изумленный таким предположением. – Просто так совпало. Честно говоря, матушка всегда недолюбливала Кайлу. Хотела, чтобы Андерс нашел себе приличную девушку в Гарварде. Со временем так и случилось. – Он снова оборачивается к Хейзел: – В вещах твоего дедушки больше ничего подобного не было – адресованного кому-то из нас?

– Я не видела. Могу еще посмотреть. Мне все равно пора возвращаться. – Она со вздохом убирает письмо обратно в конверт. – Мы как раз сейчас все разбираем.

– Могу я это пока оставить? – спрашивает дядя Арчер, показывая на отчет о вскрытии. – Хочу показать Уне. Может быть, она заметит что-то, чего я не вижу.

– Конечно, – откликается Хейзел. – Ну, всем пока.

Сунув конверт под мышку, она проскальзывает мимо Арчера за дверь.

Обри дергает меня за рукав:

– Нам нужно выехать не позднее чем минут через десять. Машина от бабушки скоро уже должна прибыть. Или ты хочешь остаться здесь?

– Нет, я еду с тобой.

– Вы еще вернетесь? – спрашивает Джона.

– Вряд ли, – коротко бросаю я, осознавая, что это ужасно похоже на мамин ледяной тон, когда кто-нибудь не оправдывает ее ожиданий. Однако я вне себя, чтобы сказать что-то другое.

– Милли, пожалуйста, – негромко, но настойчиво произносит Джона, наклоняясь ко мне. – Давай поговорим. Всего минуту.

Дядя Арчер откашливается.

– Я собирался сделать себе кофе. Никто больше не хочет?

Обри, предательница, тут же вскакивает с дивана.

– Я хочу!

Место рядом освобождается, однако Джоне хватает ума остаться на своем.

– Милли, прости меня. Я должен был рассказать тебе о своих родителях и Андерсе. Можешь мне не верить, но я как раз собирался…

– Я тебе не верю, – прерываю его я.

– …Собирался сказать тебе вечером, на балу. Я пытался – там, на балконе. Но ты, э-э… – он оттягивает воротник футболки, – …предпочла другую тему.

У меня начинают пылать щеки. Вчерашний вечер запечатлелся в памяти, мягко говоря, нечетко, но я хорошо помню, как я пьяно пошатывалась и буквально вешалась Джоне на шею.

– Поздновато, тебе не кажется? Ты должен был все нам рассказать с самого начала! Мы с Обри заслужили это тем, что хранили твой секрет. Но разве ты мог! Ведь это бы испортило твою месть. – Подняв наконец глаза, я бросаю на него испепеляющий взгляд. – Странно, что ты дождался бала. Мог бы высказать все Милдред еще в Кэтминт-хаусе.

– Я и собирался, – кивает Джона. От удивления я замолкаю. – Когда она спросила, как дела у Андерса. У меня была целая речь наготове. Но… Мне не хотелось мстить, если это могло навредить тебе.

Я стараюсь не обращать внимания на разлившуюся от его слов теплоту в груди.

– Вчера тебя такие мелочи не очень-то волновали.

– Я облажался, – спокойно говорит Джона. – Момент был кошмарный, и я… вышел из себя. Ты не представляешь, каково это, когда такой вот Андерс…

– Нет, не представляю. – Я вскакиваю на ноги. – Потому что ты мне не сказал!

Черт, я и хочу прекратить выяснять с ним отношения, но не могу просто так взять и перестать!

– Сперва соврал, кто ты такой, а когда я тебя поймала, соврал о том, почему ты здесь! – Я вскидываю руку, не давая ему возразить. – Ложь по умолчанию – все равно ложь! Ты рассказал нам только половину правды, а я-то думала, что мы… что мы друзья…

На последнем слове я запинаюсь, и на глазах вдруг выступают слезы. Еще не хватало! Я никогда не плачу! Я дочь Аллисон Стори, в конце концов!

Джона тоже вскакивает и берет обе мои ладони в свои.

– Друзья – не то слово. Милли, ты даже не знаешь, насколько мне дорога!..

Я вырываю руки как раз в тот момент, когда возвращаются дядя Арчер и Обри.

– Нет, не знаю. Потому что ты мне опять же этого не говорил!

Обри с несчастным лицом протягивает мне красный картонный стаканчик с молочно-бурой жидкостью.

– Милли, это тебе с собой. Извини, но если мы сейчас не выедем…

Дядя Арчер, подойдя, приобнимает меня одной рукой, будто понимает, что чего-то большего мне сейчас не выдержать. Чуть отведя меня от других, он наклоняется к моему уху.

– То, что ты злишься, это нормально, Милли, – шепчет он. – Имеешь полное право. Но не забывай о способности прощать, ладно? Если бы я чего и желал для нашей семьи, то именно этого.