Лайза Джуэлл - Невидимая девушка [litres]

Отец слегка опускает голову. А когда поднимает ее снова, его глаза слезятся.

– Тогда заходи, – говорит он. – Но у меня мало времени. Мне правда очень жаль.

В доме тепло. Каждая стена окрашена в свой цвет. На стенах неоновые таблички: «К ДЖИНЕ СЮДА», «ЛЮБОВЬ», «НАШ ДОМ». Радуга. Единорог, вставая на дыбы, меняет цвет.

– Джина любит все яркое, – говорит отец, ведя Оуэна в гостиную. Здесь небольшое эркерное окно, ставни, розовые бархатные диваны, заваленные вышитыми подушками – в основном на них животные из джунглей, – и снова таблички. – Садись, – говорит отец. – Пожалуйста.

Он не предлагает Оуэну выпить. Но Оуэну без разницы.

– Папа, – говорит он. – Я много думал, пока сидел взаперти. О том, как я попал в такое положение. Как я стал таким, какой я есть. Ну, ты понимаешь?

Отец пожимает плечами. На нем серый джемпер и темно-синие брюки, и со своими седыми волосами он выглядит незакрашенным пятном посреди ярких красок комнаты.

– Ты знаешь, о чем я говорю, папа. Ты знаешь, что со мной всегда было что-то не так. С самого детства. Но я больше не маленький мальчик. Я мужчина. Мне тридцать три года. Почти тридцать четыре. Худшее, что могло случиться с невиновным человеком, случилось со мной из-за того, что я такой. И ты бросил меня. Ты позволил мне уйти от тебя той ночью. Ты не остановил меня, восемнадцатилетнего парня, который только что похоронил мать, ты дал мне уйти. Почему ты дал мне уйти?

Отец слегка ерзает на розовом бархате дивана.

– Мне казалось, так будет лучше. Сам понимаешь. Та квартира была слишком мала для всех нас. У нас был маленький ребенок. Ты бы чувствовал себя неуютно…

– Я чувствовал себя неуютно, потому что знал, что мне здесь не рады. Совершенно не рады.

– Что ж, возможно, в этом есть доля правды. Но с моей стороны не было ничего личного. Просто ситуация, в которой оказались все мы. И когда Тесси сказала, что возьмет тебя…

– Но ты ведь знаешь, какая Тесси, пап. Ты знаешь, что я ей никогда не нравился. Она не пускает меня в свою гостиную. Ты это знал? Мне нельзя переступать порог ее гостиной. А я ее племянник. Почему? Почему я тебе не нужен?

– Я сказал тебе, Оуэн. Ничего личного.

– Нет, папа, нет, с точностью до наоборот. Все было личным. Все. Все, что происходило со мной, было личным. Потому что я не нравлюсь людям.

– Прекрати, Оуэн, это чепуха. Ты мне нравишься. Ты мне очень нравишься.

– Пап, расскажи мне, что произошло между тобой и мамой. Почему вы расстались? Это из-за меня?

– Что? Нет! Боже упаси. Ты здесь ни при чем. Мы просто… мы не подходили друг другу. Вот и все. Ее было… недостаточно. С одной стороны. И слишком много – с другой. Она хотела еще одного ребенка. Но этого не случилось. И она ушла в себя. Очень глубоко ушла в себя.

– Знаешь, – медленно начинает Оуэн, – я однажды кое-что видел. Когда мне было лет одиннадцать. Я увидел маму в гостиной в соблазнительном нижнем белье. Горели свечи. Она затянула тебя в комнату. А потом…

Отец Оуэна вздыхает.

– Да, – признается он. – Я сказал ей. Я сказал ей, что ты можешь неожиданно войти. Я сказал ей, что это глупо.

– Ты назвал ее шлюхой. И после этого вы расстались. Она была шлюхой? Моя мама? Ты поэтому ушел от нас? – Оуэн знает ответ, разумеется, знает, но ему нужно услышать его из отцовских уст.

– Твоя мать? О боже, нет, конечно, нет!

– Тогда почему ты назвал ее шлюхой?

– О боже, Оуэн. Я даже не помню, чтобы я такое говорил.

– Ты сказал: веди себя как шлюха, и я буду относиться к тебе как к шлюхе.

Чувствуя, как подергивается мускул на его щеке, Оуэн ждет, как на это отреагирует отец.

– Я так сказал?

– Да. Ты так сказал.

– Что ж. Для нас это было не самое лучшее время. Ну, ты понимаешь. Мы отдалялись друг от друга. Она знала, что я встречался с другой женщиной. Она была… полагаю, она была в отчаянии. Пыталась как-то удержать меня. А в отчаявшейся женщине есть что-то ужасное, Оуэн. Абсолютно ужасное.

Они оба на мгновение умолкают.

– Знаешь, я любил твою маму, Оуэн, – внезапно говорит отец. – Я очень ее любил. И тебя.

– Меня?

– Да. Оставив тебя, я погиб.

– Правда?

– А ты как думал. Ты был моим мальчиком. На пороге лучшей поры своей жизни. На пороге цветения. Но на меня давили обстоятельства. Джина не становилась моложе. Ей хотелось немедленно создать семью. Она тянула меня, да-да, сильно тянула, прочь от вас обоих. И теперь я понимаю, что тебе было нелегко.

– Значит, ты ушел не потому, что мама была шлюхой? Ты ушел, потому что Джина хотела, чтобы ты принадлежал только ей?

Отец кивает.

– По сути, да.

Оуэн пару секунд молчит, обдумывая услышанное.

– И ты дал мне уйти, когда мне было восемнадцать, потому что Джина хотела, чтобы это была только ваша с ней семья?

– Опять же, были и другие факторы. Но в целом да. С ее стороны было некое… давление.

Наступает еще одна пауза. Затем Оуэн говорит:

– Папа. Что ты думаешь о женщинах? Они тебе нравятся?

– Нравятся?

– Да.

– Конечно, они мне нравятся! Боже мой. Да. Женщины замечательны. И мне повезло, что две из них позволили мне разделить с ними мою жизнь. Я это к тому, посмотри на меня… – Он показывает на себя. – Согласись, я ведь не улов дня?

Рядом с дверью раздается шорох, Оуэн поворачивается и видит Джину. На ней черная атласная блузка с принтом темных цветов и узкие синие джинсы. Ее волосы выкрашены в цвет красного дерева и собраны в хвост. Ей уже под шестьдесят, но она все еще выглядит моложаво.

– Ой, – говорит она. – Мне показалось, что я слышу голоса. Рики, – она смотрит на отца Оуэна, – что происходит?

– Они выпустили его, Джина. Этим утром. Сняли все обвинения. Он свободный человек.

– Понятно. – Она явно не знает, что сказать. – Значит, все хорошо?

– Конечно, хорошо! Просто замечательно!

– А все остальное? – спрашивает она, все еще стоя в дверях. – Девочки в колледже? Наркотики для изнасилования на свидании?..

– Джина…

– Нет, Рики. Это важно. Извини, Оуэн, но это так. Послушай. Я не очень хорошо тебя знаю, и мне очень жаль. Как ты знаешь, у меня – у нас – за эти годы было много проблем с Джексоном. Но нет дыма без огня, Оуэн. И даже если с тебя сняли обвинения в исчезновении той девушки, вокруг тебя по-прежнему очень много дыма. Слишком много.

Оуэн чувствует в груди жар, знакомый прилив гнева. Но он подавляет его, глубоко дышит. Оуэн поворачивается и смотрит на Джину так, как редко смотрел на женщину, ясными глазами и с открытым сердцем.

– Вы правы, Джина, – говорит он. – Я отлично понимаю, о чем вы говорите. Я долгие годы был далеко не лучшей версией себя, и я беру свою долю вины за все, что со мной произошло. Но то, через что я только что прошел, изменило меня. Я больше не хочу быть тем человеком. Я буду работать над собой.