Лорен Бьюкес - Земля матерей [litres]

– Отплатишь тем же, – сказала экскурсовод-анархистка, вкладывая Коул в ладонь две сотенных бумажки. – Ну, если сможешь.

Снова в пути. Все населенные пункты, через которые они проезжают, в той или иной степени напоминают города призраков. Но самый жуткий вид у тех, в которых еще остаются жители. Страна женщин. Единственные следы мужчин – мемориалы, встречающиеся повсюду. Цветы, привязанные к основаниям флагштоков, всевозможные настенные рисунки, от героев боевиков до моря мужчин и мальчиков, идущих к просвету в облаках, золотые лучи света зовут их домой, а на одном поле изваяния голых гипсовых мужчин с поднятыми вверх руками, тысячи, словно армия древнегреческих скульптур или превратившихся в пепел жителей Помпей, застывших на месте.

Они научились находить хорошее жилье, и этот домик в лесу на склоне холма как раз такой: двери закрыты, но не заперты, обстановка внутри более или менее нетронутая. Здесь даже есть душ с водой из бака, нагреваемого солнцем, так что они смогли вымыться под едва теплыми струями. Все это настолько соответствовало тому, что требовалось им в настоящий момент, что Коул полчаса ходила на цыпочках с преувеличенной осторожностью, опасаясь ловушки. Сумасшедшие мысли. Но трудно не драматизировать ситуацию, когда вокруг сплошная катастрофа.

Мила склонилась, нахмурившись, над альбомом, болтая ногами на краю полупустого бассейна, покрытого сплошным покрывалом опавших листьев.

– Эй! – окликает ее Коул из шезлонга, в котором она свернулась, накрывшись пледом, с подборкой старых журналов, обнаруженных в ванной. – По-моему, мы ясно договорились: я не буду нырять за твоими шлепанцами, если они свалятся в бассейн.

– Шлепанцы в воде не тонут, – не оборачиваясь, отвечает Мила. – Это же очевидно. К тому же, я их уже снял. – Она до сих пор злится на мать за то, что та забрала ее из Каспроинга.

– Что ты рисуешь? Не хочешь показать мне?

– Я занят.

– Ну покажи! Подойди сюда! – Коул радушно приподнимает плед.

Мила неохотно встает и шлепает своими огромными босыми ногами, за прошедшую неделю они еще больше выросли, Коул готова в этом поклясться, и забирается ей под руку.

– Уф! – жалуется Мила, втыкаясь своим костлявым плечом матери в грудь. Но та рада чувствовать тяжесть ее тела, теплый мальчишеский (это правда) запах его кожи ( ее кожи) и масла в ее волосах.

– Это сценарий.

– Фильма?

– Да, когда у меня снова будет телефон, я постараюсь его доснять. Этот фильм про курицу-демона. Но на самом деле она вовсе не чудовище, ее просто никто не понимает, а люди крадут у нее яйца, и это взбесило бы кого угодно.

– Так. А вот здесь она извергает огненное дыхание?

– Точно. Это то место, когда Кукокака узнаёт, что ее заклятые враги, дьявольские дети, собираются захватить курятник, и она пожирает одного из них и забирает себе его способность извергать пламя.

– А как именно ты собираешься обеспечить то, чтобы у курицы из клюва выходил огонь? Это сложные комбинированные съемки. Твой проект получится жутко дорогим.

– Ма-ам, я сниму вживую только фон, а остальное будет анимация. Двумерная. Курицу и дьявольских детей я нарисую сам.

– Талантище. Это у тебя от меня. Я так, к слову.

– Это у меня от себя самого, – радостно острит он. – Ты не смотришь!

– Извини, я смотрела на твое очаровательное лицо. Ты такой красивый, тигренок.

– Но, как ты можешь видеть, вот этот дьявольский ребенок стреляет из глаз скобками и прикрепляет Кукокаку к стене, она не может пошевелиться, а затем один из них вызывает вот эту гигантскую ногу, чтобы ее раздавить. Я хотел использовать в качестве фона парк Гилгал. Я снял его на видео.

– Но ты ведь вернул телефон Энджел?

– Да, но видео я сохранил в «Инстаграме».

– Что?

– Понимаешь, мам, в интернете есть такая штука под названием «облако» и…

– Это в открытом доступе? Твой аккаунт в «Инстаграме» открыт для всех, Майлс? Это очень важно. Что ты туда выложил?

– Мам, он открыт только для друзей и родственников. Успокойся! Неприкосновенность личных данных – это главное. К тому же, это было лишь видео курицы.

– Майлс, так делать нельзя. Нельзя так нас выдавать, – чувствуя нарастающую панику, прилив гнева.

– Ну хорошо, хорошо!

Это лишь видео курицы. А она отреагировала чересчур бурно.

– Извини, это… – Коул вздрагивает.

Шорох в кустах. Она вскакивает на ноги в порыве чистого ужаса.

– Лампа! – Коул бросается к лампе, чтобы ее погасить, но в спешке сбрасывает ее со стола. Лампа разбивается на полу, а Мила босиком.

– Не двигайся!

Но Мила подается вперед, ее глаза находят в зарослях другую пару глаз. Не принадлежащих человеку.

– Успокойся, мам, это енот. Такой прикольный!

Есть что-то пугающе человеческое в том, как существо поднимается на задние лапы, трет друг о друга передними, после чего снова исчезает в зарослях.

– Осторожнее, это новый доминирующий вид, ты не забыл? – шутит Коул, однако на самом деле она думает о столбняке, бешенстве, наложении швов на рану от укуса. – Им суждено править миром.

– Если только это не чудовище из другого измерения, сменившее обличье!

– Нужно пригласить его на ужин и все выяснить.

– Мам, диких животных кормить нельзя.

Возвращение к нормальному. Увлекательная поездка матери и ребенка, в которой почти нет ничего апокалиптического. И это хорошо – быть вместе, вести глупые разговоры. Еноты. Если забыть о том, что на ужин будут томатная паста и пудинг из риса с кукурузой, все продукты из консервных банок, найденных в пропахшем картошкой подвале под домиком. Если забыть о том, что они едут на одолженном «Мерседесе», буквально пожирающем бензин, который становится все дороже с каждой заправкой, еще открытой и работающей. Проклятые проселочные дороги и горящие нефтяные месторождения. Если забыть о том, что она убила свою родную сестру. Каин и Авель.

Ты правда хочешь туда, крошка?

Поздно вечером, устроившись вдвоем на старомодной кровати с балдахином, под таким же старомодным одеялом, пахнущим сосновой хвоей, Коул чувствует тепло тела прильнувшей к ней Милы, этот мягкий путеводный маяк. Когда в последний раз рядом с ней спало живое, дышащее человеческое существо? Мила беспокойно ворочается. Раскидывает руки в сторону, занимая почти всю кровать, тычет ей в лицо локтем, переворачиваясь на бок и закутываясь в одеяло, оставляя Коул мерзнуть раскрытой. Это доставляет необъяснимый уют. «Молодой растущий тигренок, захвативший чужую долю», – думает она, прежде чем провалиться в сон, такой глубокий, что от него совсем чуть-чуть до полной потери чувств.

Когда Коул просыпается, солнце, заглядывающее в окно, уже высоко. Мила все еще спит, дышит глубоко и ровно. Коул не трогает ее. Ей необходимо отдохнуть: им обоим это необходимо. Да, они должны успеть на самолет – точнее, найти корабль, – но пока что она наслаждается мгновением спокойствия, возможностью изучить лицо своего спящего ребенка, веснушки, похожие на корицу, темные кудри. Красивый мальчик. Нет, красивая девочка. Девочка.