Лорен Бьюкес - Земля матерей [litres]

– Это все очень похвально… – начинает Надежда.

– И это еще не все. Помощь и утешение. Истинно по-христиански. У вас такая Церковь? Потому что я вам прямо скажу: таким в городе будут рады. Именно это нам сейчас здесь нужно. Если вы пришли сюда, чтобы выполнять работу Господа, вы получите все разрешения проще простого. Хотя вам все равно придется заполнить все необходимые бумаги. Но, думаю, вы с этим справитесь. Совершая благие дела. Мой отец был египтянин, родом из Каира, мать из Куинса, и раз он еще в далеком 1935 году смог получить «зеленую карту» [87], хотя тогда это еще так не называлось, вы сможете получить от города разрешение основать свое… как вы это называете?

– Сердце, – подсказывает Надежда.

– Почему она так много говорит? – нетерпеливо пыхтит Мила.

– Может быть, нервничает, – говорит Коул, не добавляя вслух: «А ты, наверное, нервничаешь потому, что не сходила в туалет на последней остановке, когда была такая возможность».

– Точно! Я вспомнила, что это какая-то часть тела! Знаете, во время урагана, о котором я говорила, пожарные тоже проявили себя настоящими героями, все мы тому свидетели. Порой это все, что в твоих силах, потому что трагедия тоже может быть маленькой, личной. Знаете, какая большая трагедия событий 11 сентября 2001 года практически не получила внимания? Животные, которые были брошены в близлежащих районах. Я тогда присоединилась волонтером к обществу защиты прав животных, и мы спасли множество домашних питомцев. Я очень люблю животных. Все мы божьи создания, но они особенные, потому что они невинны; они никогда не делают никому ничего плохого, разве что из страха, или когда их натравливают плохие хозяева, как во время собачьих боев. Это просто отвратительно.

– Аминь, – говорит Щедрость, но Алисия не замечает резкие нотки в ее голосе.

Они подходят к фасаду здания из красного кирпича с серыми ржавыми ставнями и выцветшей вывеской, на которой еще можно разобрать буквы «…дский дом».

– Та-дам! Вот тот дом, о котором я говорила. Ну, что скажете? Здесь был бар с живой музыкой, здесь выступали группы и комедийные шоу.

– Пожалуй, нам придется изгонять отсюда призраков – прочь, разврат! – шепчет Коул Миле, но дочь лишь закатывает глаза и подчеркнуто придвигается к Щедрости.

Алисия отпирает огромный навесной замок и борется с опускающимися железными воротами.

– Первым делом нам нужно будет снять вывеску. Уф! Или смазать ворота, – смеется она. – Кто-нибудь мне поможет?

С помощью Надежды ей удается приподнять наполовину створку ворот; всем приходится по очереди подныривать под нее, чтобы попасть в сырую темноту.

– Дайте секунду, я найду щиток. – Щелчок в темноте, и протестующе начинают мигать люминесцентные лампы. Тараканы застывают на мгновение, словно захваченные стробоскопом, затем разбегаются во все стороны, когда во всех трубках равномерно загорается электричество.

– Так! Здесь нужно навести порядок. Могу посоветовать отличных девчат, они сделают вам новую вывеску, может быть, даже со скидкой. Как, вы говорите, называется ваша Церковь?

– Всех печалей.

– Ого! Серьезно! Я так понимаю, комедийных шоу у вас не будет? Сожалею, сама я вам помочь не смогу, рот у меня как японский скоростной поезд. Вы слышали, хотят проложить такую линию от Нью-Йорка до Чикаго? По-моему, у нас есть задачи и поважнее, чем возможность посетить родственников в Иллинойсе, но, полагаю, все, что позволит нам быть ближе в эти непростые времена…

– Это один из женских грехов, – мягко замечает Надежда.

– Вы о чем, милая?

– Многословие. Это один из множества путей, какими мы предали Господа, имевшего в отношении нас вполне определенные планы. Женщина должна знать, когда попридержать свой язык.

Алисия холодно застывает на месте.

– Ну, извините, если вас обидела. Первое, что узнаёшь в нашем городе, – много культур, много перспектив. Надеюсь, вы будете иметь это в виду. Любовь к ближнему – это та же самая терпимость.

– Но терпимость уничтожила цивилизацию! – выпаливает Мила. Коул потрясена. Она притворяется? Определенно, она притворяется. Однако получается у нее весьма убедительно.

– Совершенно верно, дочь моя, – сияет Надежда. – Если мы будем проявлять терпимость по отношению к злу, разве тем самым мы не допустим зло? Дорога в рай вымощена добрыми намерениями, снисхождением и терпимостью. Мы не можем позволить себе терпимость. Это роскошь слабых и трусливых. Мы должны твердо отстаивать свои позиции, бороться с унижениями и позором.

Агент недвижимости моргает – у нее внутри щелкает тумблер, отключая что-то.

– О да, теперь я вспоминаю название. Вы связаны с той большой церковью во Флориде, Храмом радости, с этой – как там ее – которая у них главная?

– С нами благословение Матери, – говорит Щедрость. – Мы с радостью поможем вам раскаяться.

– Мне не за что извиняться. Я горжусь всеми до одной своими ошибками, ношу их как медали. – Алисия продолжает, теперь уже ледяным профессиональным тоном: – Как видите, это бар, если хотите, строители его снесут. Если пройти в эту дверь, вы попадете в зрительный зал. Как я уже говорила по телефону, он вмещает двести человек, его легко переоборудовать в место для молитвы. Можете осмотреться. Не торопитесь, но вы должны меня извинить: мне нужно кое-кому позвонить.

Пока остальные разбредаются по зданию, Коул хватает Милу за руку и отводит в сторону.

– Я хочу посмотреть зрительный зал! – в негодовании восклицает та.

– Зачем тебе это? И почему ты вдруг стала такой грубой?

Мила презрительно пожимает плечами.

– Я хотела, чтобы она заткнулась. Она говорила и говорила без умолку. Остынь, мам!

Коул ощущает между лопатками холодный удар страха. Не может быть, чтобы Мила говорила это серьезно! Она притворяется. Ну конечно. Но когда они сидели в автобусе, тихий вкрадчивый голос матери Низшей выливался из наушников, капая ей в уши смертельно ядовитый «Кул-эйд» [88] 8 ноября 1978 года 909 членов секты «Храм народа» покончили с собой, приняв цианистый калий, растворенный в прохладительном напитке «Кулэйд». .

Уноси ноги! Как в кино, крошка. Пока не слишком поздно.

«Я над этим работаю, хорошо? Еще несколько дней. Это если Мила возьмет себя в руки и не станет истинной последовательницей культа».

Ее дочь высвобождает руку и выходит в двустворчатую дверь в зал со сверкающими люстрами.

Риелтор проходит мимо, постукивая по телефону, и Коул выходит следом за ней на улицу. Она должна довести игру до конца, выбраться отсюда.

– Послушайте, я прошу прощения за свою дочь. У нее переходный возраст. Она не хотела грубить.

– Мне показалось, она просто повторяла то, что вы проповедуете.