Рику Онда - Дом с синей комнатой

Она миниатюрнее и изящнее, чем я думала. Более скромная и худая, нежели я воображала. Несомненно, она очень красива, с прекрасной белой кожей, но чересчур худые шея и плечи придают ей болезненный, печальный вид.

Это не может быть правдой. Внутри я отчаянно протестую.

Женщина, о которой я знала, — та, о ком все говорили. Я никак не могу побороть смятение.

Вдруг она поворачивается ко мне и произносит:

— Так, значит, вы — подруга Дзюна со времен университета? Забавный парнишка… Средний ребенок в семье наших соседей. Ох, помню! Он вечно не мог усидеть на месте и постоянно веселил окружающих.

Она смотрит будто сквозь меня, устремившись вдаль в погоне за воспоминаниями.

В ответ я смотрю ей прямо в глаза.

Я не могу видеть их из-за солнца за ее спиной, но, должно быть, отражаюсь в них.

Глаза Хисако Аосава, которыми она снова видит.

— Я и не знала, что Дзюндзи больше нет. Сколько ему было?

Бок о бок мы медленно идем по дорожке.

— Ему было двадцать семь. Все случилось неожиданно, — отвечаю я. Мой голос словно принадлежит другому человеку. Странно вот так общаться с ней сейчас…

Она удивленно восклицает:

— Уже давно? Он же был так молод.

Под шум моря я размышляю о долгом пути, приведшем меня сюда. О письме, с которого все началось, — письме от человека, который больше не состарится. Состарюсь лишь я, вместе с тем письмом, что хранится в ящике моего стола.

Я перечитала его множество раз. Каждый раз мечтала спросить у него, что же оно означало. Я прекрасно знаю, что мне никогда больше не представится такая возможность.

— Я так сочувствую, — говорит Хисако Аосава, конечно, беспокоясь о моих чувствах. По ее тону похоже, будто она решила, что мы были больше чем друзьями. Я намеренно не убеждаю ее в обратном.

Шум моря заполняет возникшую паузу.

Мы не были особенно близки. Можно сказать, даже на учебе не особо пересекались. Но мы чувствовали, что похожи. Родственные души, которым не по себе в этом мире, вечно идущие на компромиссы и не готовые высказаться против. Мы не верили в свою доброту и добродетель. Мы знали, что где-то под поверхностью кроется иной мир, не похожий на этот.

Мы узнавали себя друг в друге. Потому и не сближались из страха быть разоблаченными.

Общительный и веселый парень, Дзюндзи был душой компании, но я видела его настоящего, потому держалась на расстоянии. Он это понимал.

В моих воспоминаниях он всегда один, смотрит на меня в ответ с виноватой улыбкой.

— Ну, ты-то понимаешь? Ты чувствуешь то же! — говорит Дзюндзи, ожидая от меня одобрения.

Я была сбита с толку, прочитав то письмо. Казалось, он ждал моего одобрения, чтобы совершить что-то ужасное. Это и вправду было ужасно.

Соленый ветер играет с волосами.

Так странно… Все, о чем и о ком я думала все эти годы, — Хисако Аосава. Я забыла о Дзюндзи, с которого все началось, зарыла его в глубинах памяти, думая только о преступлении и всем том, что случилось позже. Однако сейчас, стоя перед Хисако, я почему-то вспоминаю о нем.

— Когда вам вернули зрение? — спрашиваю.

— Два года назад, — отвечает она. — Я долго участвовала в клинических испытаниях. Сперва мне регенерировали нервные клетки, затем провели трансплантацию. Меня предупреждали, что шансы на успех низкие и что во многих случаях операция не приносит результата, но для меня это чудесным образом сработало.

Хисако произносит это тихо, но по ее мрачному тону можно понять, что она считает это чем угодно, но не чудом.

— И каково это, снова видеть после стольких лет? — Я делаю вид, что не заметила печали в ее голосе. Я вдруг поняла, что это похоже на очередную западню.

— Что ж, наверное, я была разочарована всей этой красотой.

Я не верю своим ушам.

— Разочарована? Вы сейчас сказали «разочарована»? — переспрашиваю.

Она еле заметно улыбается.

— Да. Разочарована. Мой мир до этого был куда интереснее; мне потребовалось время, чтобы привыкнуть.

В ее голосе слышно отчаяние.

— Мир до этого? Когда вы не могли видеть? — осторожно уточняю я.

— Да.

Хисако поворачивается к морю. Похоже, она потеряла интерес к моим вопросам.

Солнечные лучи размывают ее силуэт.

В итоге дом Аосава было решено снести. Она хотела этого.

— Мне нужно забыть о случившемся. Не желаю, чтобы что-то напоминало мне о нем. Я благодарна всем людям, выражающим привязанность к дому, но, честно говоря, содержать его крайне затратно, а у семьи сейчас нет на это денег.

Стоило ей высказаться, как даже самые активные участники кампании за сохранение дома потеряли всякую надежду. Рано или поздно должны начаться работы по сносу.

Услышав эти новости, я подумала совсем о другом.

Должно быть, у Хисако есть своя причина, по которой она хотела скорее забыть о происшествии. Многие подозревали, что именно она стояла за убийствами.

Мысли и образы всплывают в моей голове одна за одной. Хисако на качелях в парке; Хисако улыбается; Хисако смотрит на цветы индийской сирени; Хисако заставляет всех ждать; Хисако ведет себя, как принцесса; Хисако получает журавликов из оригами.

Неужели мое представление о ней было ошибочным? Неужели та самая Хисако, о которой все говорили с обожанием, стоит сейчас передо мной?

Эта худая женщина средних лет?

Я бросаю на нее быстрый взгляд.

Разочарована. Если кто здесь и должен быть разочарован, так это я.

Во мне поднимается раздражение.

Это я разочарована. Наконец встретившись с героиней легенд, я увидела простую женщину средних лет, самую обычную, коих можно встретить всюду. Где же та таинственная злодейка, которой я была очарована?

Я чувствую себя обманутой.

Я была ею очарована. Очарована образом, который я создала по рассказам других людей. Именно потому до этого самого дня я продолжала свое расследование, страстно желая встретиться с ней.

Волны устремляются к нам.

Или же она была лишь иллюзией, которую мы все создали?

Мои вопросы поглощают высокие волны, ударяющиеся о берег.

Что, если все просто предпочли ее? Желали видеть убийцу не импульсивным, психически больным юношей, а зловещей красавицей, чье коварство не знало границ…

Я пугаюсь этой мысли.

Доказательств нет. Лишь ее улыбка, ее подозрительные разговоры и загадочный облик. Книжный магазин сгорел, Сайга тоже погибла. Больше ничего нет; ничто не указывает на нее. Ничего, кроме всеобщих подозрений и надежд. Женщина, идущая рядом со мной, — не более чем жалкая тень их смелых фантазий.

Когда происходит что-то, не поддающееся пониманию, люди жаждут объяснения, оправдания. Великий заговор, злой умысел. Для слабых людей вроде нас жизненно необходимо выдумать что-то, потребовать ответ свыше, возложить на кого-то ответственность.