Рику Онда - Дом с синей комнатой

Я продолжаю идти, снедаемая горьким разочарованием.

— Вот какой все меня видят? — Она вдруг хихикает.

Улыбка будто раскалывает на мгновение ее лицо — и она выглядит старухой.

— Иронично, но вот что я читаю в глазах людей — теперь, когда вернула зрение, — продолжает Хисако с кривой усмешкой.

Я не отвечаю. Заметила ли она мое разочарование и отчаяние?

Она словно напевает:

— «Неужто это та самая Хисако Аосава? Какое разочарование, она была таким сообразительным и милым ребенком, а стала несчастной женщиной!..» Я вижу это в глазах у всех вокруг.

Я вдруг краснею. Это именно то, о чем я подумала, увидев ее.

Замолчав, Хисако устремляет взгляд на море. Кажется, испытанное ею унижение смешалось с тяжелым, горячим воздухом.

Солнце понемногу садится, и на небо наползают темные облака. Каким бы ясным ни был день, с приходом вечера облака крадутся, чтобы захватить небосклон. Откуда они только берутся?

— Когда-то давно я была особенной. Мир принадлежал мне, — говорит Хисако с досадой. — Я больше не чувствую себя особенной или счастливой. Стоило мне снова обрести зрение, как я поняла, что мир принадлежит другим, и с самого начала у меня ничего не было… — Ее злость сменяется смирением. — Цвета остались те же.

Она мимоходом срывает цветок коммелины с куста у края дорожки.

— Мне было достаточно тех цветов, что я видела когда-то давно в детстве. Я вполне могла прожить с этими цветами в памяти. Синий и красный в воспоминаниях были яркими и прекрасными. Свежими, чистыми и полными энергии. Куда красивее настоящих цветов.

Говоря так, Хисако очень смахивает на ребенка, хвастающего, что его дом куда лучше соседского.

— И мой муж тоже. Он смотрит на меня так, словно я — другая женщина, — в ее голосе снова слышится злость. — Он разочарован во мне. Я слышала, как он говорил об этом.

Она грубо бьет по высокой траве цветком коммелины, который несла в руке все это время.

— Пока была слепой, я чувствовала себя богиней. Полной уверенности, всезнающей для окружающих. Но как только зрение вернулось, я стала боязливо озираться по сторонам. И в ту же секунду состарилась. Словно чары рассеялись.

Чары! Она сказала «чары»?! Кого она пытается надуть? Что за жалкое оправдание? После всех лет в Америке, долгих клинических испытаний и анализов… всего этого, только бы она наконец была довольна…

Хисако с отвращением выбрасывает цветок.

Я могу лишь молча смотреть на нее. Начинаю думать о том, что пора заканчивать этот разговор, и пытаюсь вспомнить расписание обратных электричек.

Однако, словно прочтя мои мысли, Хисако резко поворачивается ко мне. Да, у нее определенно развитая интуиция.

— Вы тоже думаете, что я — преступник, верно? — Ее блестящие глаза пристально рассматривают меня. — Вы как тот детектив, или Маки с ее книгой, уверены, что это сделала я, и потому стараетесь сблизиться со мной, так? Я вижу это по вашим глазам. Хотите получить признание, раз уж срок давности вышел? Приехали за сенсацией, да? Или хотите отомстить за Дзюна?

Она старается выглядеть рассерженной, но я чувствую лесть. Угодливый тон Хисако будит во мне ненависть.

Так вот кем она стала…

Некогда богоподобный ребенок опустился до торговли собственным скандалом ради благосклонности чужих людей, совсем как второсортная знаменитость. Когда я думаю, сколько времени и сил вложила в то, чтобы услышать ее голос, во мне одновременно закипают ярость и разочарование.

Очевидно, заметив мое презрение, она меняется в лице и выпрямляет спину.

Я поражена этой переменой.

В ту же секунду годы словно стираются, и я вновь вижу перед собой гордую девочку с высокомерным взглядом.

Я поспешно расправляю плечи и опять смотрю на нее.

Хисако глядит на меня спокойно и проницательно. Она торжественно произносит:

— Хорошо. Я расскажу тебе, что знаю. Это будет мой подарок тебе.

Вдали виднеется темная сосновая роща — где дорожка слегка спускается с холма.

— Там есть небольшой парк. В детстве меня часто приводили туда, — говорит Хисако, указывая на рощу.

Я уже слышала об этом месте, но, впервые увидев его, испытываю странное чувство, почти ностальгию.

Мы медленно направляемся туда. Детское раздражение Хисако мгновенно исчезло, словно его и не было. Это снова та спокойная и собранная женщина, которую я встретила.

Мои чувства снова в смятении, я опять настороже.

Неужто ее сговорчивость — очередное притворство? И это все — какая-то ловушка? Неужели она хочет заманить меня в безлюдное место и тоже заставить исчезнуть?

По моей спине пробегает холодок.

Гуляя, мы совсем никого не встретили. Видел ли нас вместе хоть кто-то? Сомневаюсь, что, заметив нас издалека, кто-то мог сказать, что идущие вместе женщины — это мы. Исчезни я сейчас, никто не узнает — я никому не сообщила цель моей поездки и пункт назначения. Затем, избавившись от новых улик, Хисако сможет вернуться в Америку.

— Там раньше была церковь. Ее больше нет.

Словно не замечая моей настороженности, она мечтательно смотрит туда, где раньше стояла церковь.

— При церкви был детский приют. Мама часто ходила туда, раздавала детям рождественские подарки и сладости. Я всегда ходила с ней. Я любила слушать шум волн, поэтому, придя в парк с Кими, могла часами там сидеть.

Впереди — небольшой парк. Я вижу белую каменную лавку в форме латинской буквы S, похожую на кресло для влюбленных.

— У многих детей там была задержка в развитии. Даже став уже взрослыми, они оставались невинными созданиями. Всегда очень радовались моему приходу и рассказывали мне всякое… Они были такими добрыми и простодушными, их радостная болтовня всегда заставляла меня чувствовать легкость — настроение поднималось, как яркий бумажный фонарь, запущенный в небо.

Хисако умеет рассказывать. Я могу бесконечно слушать ее мягкий спокойный голос.

— Смотрите, вот и лавка. У нее необычная форма, правда? Спинка такая высокая, что нельзя увидеть, кто сидит на другой стороне. Но через разноцветное стекло видно, что там кто-то есть.

Мы садимся на эту лавку. Белый сухой камень нагрелся от лучей солнца, но он не нестерпимо горячий. Наконец сев, я осознаю, насколько сильно устала.

— Я сидела здесь очень подолгу. Кими обычно занималась шитьем на другой стороне. Время от времени мы могли говорить о чем-то через стекло, но чаще просто сидели молча, слушая шум моря. Я всегда успокаивалась, почувствовав легкий ветерок и услышав звук волн.

Мы обе смотрим на далекий горизонт.

Раньше Хисако никак не могла его увидеть.

Я прикрываю глаза.

Со всех сторон набегает шум волн — кажется, мир теряет свое основание. Мгновенно меня охватывает беспокойство, и я открываю глаза. Смотрю на сидящую рядом Хисако, ее холодный профиль. Ее глаза всматриваются в далекую точку на горизонте, словно она глядела на него вечно.