Киран Харгрейв - Милосердные [litres]

– Как ты нанялся служить на корабле?

Он пожимает плечами, жадно смотрит на клецки, и Урса пододвигает к нему тарелку. Ее вовсе не обижает его молчаливость.

Когда они собираются уходить, один из матросов открывает перед Урсой дверь и отвешивает насмешливый поклон. Она не кивает ему с благодарностью, не удостаивает даже взглядом, но про себя улыбается.

– Как странно они на меня смотрели, – говорит она Касперу. – Как будто в жизни не видели женщин.

– Там были женщины, – отвечает Каспер. – Но они не того сорта.

– Не того сорта?

– Не такого, как вы, госпожа.

Она вспоминает их нарумяненные щеки, их платья ярких цветов, наконец все понимает и густо краснеет. Неужели матросы приняли ее за шлюху? Урса думает об этих падших женщинах. Наверное, они все-таки получают хоть что-то за свой позор.

Город медленно просыпается. Улицы узкие, дома по обеим сторонам нависают над головой. Кажется, будто они склоняются друг к другу и шепчутся о чем-то. Тронхейм совсем не такой красивый, как Берген, хотя когда-то он был столицей.

Они с Каспером выходят на рыночную площадь, где уже вовсю идет торговля. Урса покупает себе теплые сапоги и овальную маску из черного бархата на все лицо – для защиты от солнца, – и несмотря на протесты Каспера, покупает ему вязаные шерстяные перчатки.

– Я видела, как ты сортируешь веревки. Надо, чтобы пальцы не мерзли, так что перчатки тебе пригодятся.

Она хочет купить ему и сапоги, но он уперся, как мул, и не хочет их мерить, чему сапожник, похоже, только рад.

– Лучше я похожу босиком, госпожа. Я пока что еще расту. Они мне станут малы через месяц. Так говорит второй помощник Хенссон.

Когда они возвращаются на корабль, Авессалом стоит на вершине трапа. Кажется, он ждет Урсу. Он дает Касперу подзатыльник, и тот исчезает из виду, растворившись в толпе матросов на палубе. Корабль, освобожденный от части груза, сидит в воде не так низко, как прежде. Авессалом хмуро глядит на свертки в руках у Урсы.

– Впервые за много дней у нас появилась возможность посетить церковь. Ту самую церковь, где коронуют ваших королей. А ты потратила день на походы по лавкам . – Он резко дергает головой, указывая на свертки. – Откуда у тебя деньги?

– Сестра дала мне немного с собой.

– Мужу следует знать о средствах своей жены, – говорит он, пристально глядя на Урсу. – Неужели отец тебе этого не говорил? – Он протягивает к ней руку ладонью вверх. Секунду помедлив, она тянется взять его за руку, но он отдергивает ладонь. – Деньги, жена.

Уже потом, ночью, когда он будет храпеть рядом с ней, она вонзит ногти в нежную кожу за ухом, ругая себя за покорность. Она могла бы соврать, это было бы вовсе не трудно: «Извини, муж, я потратила все, что было», – но почему-то не соврала. Что-то в нем заставляет ее подчиняться, хотя и вызывает внутреннее отторжение. Она послушно расстегивает потайной кармашек на поясе и отдает мужу все деньги.

Он провожает ее в каюту. Она надеется, что этой ночью, раз сегодня муж посетил церковь, он не станет ее домогаться в постели. Но нет, он все-таки требует своего, и сегодня все происходит еще яростнее и грубее, словно он хочет проникнуть до самых ее глубин, словно хочет ее наказать.

Урса часто задумывается, что именно она рассказала бы Агнете, будь сестра рядом. Она не знает, какие выбрать слова, чтобы поведать о своем смятении: как ее тело стало как будто чужим, неприкаянным и неуютным, как она научилась использовать свое молчание в качестве оружия.

Она все глубже и глубже уходит в себя, избегает общения даже с капитаном Лейфссоном, хотя он всегда добр и учтив, и на днях подарил ей мешочек аниса. Ей нельзя никому доверять свои мысли, пусть даже такие пугливые и недалекие. Они в безопасности лишь у нее в голове, запертые надежнее, чем сундучок из вишневого дерева, папин подарок. Они нужны ей для себя.

Но теперь ей хотя бы есть куда пойти. На следующий день после того, как они вышли из Тронхейма, она одевается потеплее, кладет на язык зернышко аниса, надевает новые сапоги, берет маску от солнца и выходит из каюты.

Люк над лестницей закрыт. Урса упорно стучит, пока его не поднимают. Кто-то протягивает ей руку, чтобы помочь подняться, но она справляется самостоятельно. Она смотрит по сторонам, ищет Каспера, но его нигде нет. Или она просто не различает его среди других юнг, снующих по палубе и карабкающихся на мачты, чтобы развернуть паруса.

Урса идет на корму. Если не опираться на руку капитана, идти очень непросто, но она даже ни разу не спотыкается. Она идет к задней мачте, где грубо вырезанный из дерева святой Петр стоит, подняв руку в жесте, умиротворяющем морскую стихию. Свернутый кольцами толстый канат можно использовать вместо сиденья, и, убедившись, что поблизости никого нет, и никто на нее не смотрит, Урса устраивается на нем.

Она сидит, плотно закутавшись в плащ и надев на лицо свою черную маску от солнца. Маска держится на бусине, которую надо сжимать зубами. Это вовсе не неудобно, даже приятно – словно держишь во рту гладкую круглую конфету. Когда смотришь на мир сквозь узкие прорези в маске, он представляется почти терпимым. Наверное, что-то похожее чувствуют лошади с шорами на глазах. Они смотрят только вперед, а всего остального для них как бы не существует. Сквозь окошко в рулевой рубке она видит второго помощника Хенссона. Он занят делом и не обращает на нее внимания. Их корабль идет на север, а мысли Урсы летят впереди, устремленные к самому краю света.

Когда малышу Эрику исполняется почти одиннадцать месяцев, пастор Куртсон получает второе письмо от губернатора. В письме говорится, что назначенный в Вардё комиссар уже выехал из Шотландии, и надо готовить малый лодочный сарай. Его решено передать под жилье для комиссара.

Ко всеобщему изумлению пастор Куртсон обращается за помощью к Кирстен. Приходит прямо на женское собрание в доме фру Олафсдоттер и просит Кирстен выйти к нему на пару слов.

– Он сказал, мое присутствие действует успокаивающе, говорит Кирстен Марен и маме по дороге домой уже после собрания. – Интересно, какая муха его укусила?

– Видимо, он набирает союзников, пока не прибыл комиссар, – отвечает Марен.

– Торил явно не обрадуется, – улыбается Кирстен.

– Торил не сможет подготовить дом. И пастор тоже, – говорит Марен. – А ты сможешь, Кирстен. Торил знает, что на ее обожаемого пастора Куртсона не стоит полагаться в житейских делах. В отличие от тебя.

Кирстен отмахивается от комплимента, дернув плечом.

– Губернатор пришлет рабочих из Киберга, но у комиссара молодая жена, она родом из Бергена и привыкла к удобствам. Денег на обустройство дают, но немного, и губернатор Кёнинг уже отправил нам груз древесины. Мне поручено заготовить мясо, чтобы им хватило до конца лета, и я подумала, ты могла бы пошить подстилки из шкур.