Киран Харгрейв - Милосердные [litres]

– Пастор Куртсон опять обращался ко мне за советом, – говорит Кирстен. Марен поднимает брови. – Сама поражаюсь. Задержал после церкви. Торил кружила, как ястреб. Думается, ты права. Он набирает союзников. Кажется, он предчувствует конфликт с комиссаром.

– Ты собираешься его поддержать?

Кирстен фыркает.

– Если я и собираюсь кого-то поддерживать, то только себя. И тебя. Но я уже чувствую, что комиссар будет пожестче Куртсона. Он шотландец, как губернатор Кёнинг. Его жена – дочка судовладельца из Бергена.

Брови Марен ползут еще выше. Кирстен смеется хриплым гортанным смехом и копирует изумленное выражение Марен, не отрываясь от чистки шкуры.

– Ну да. Дочери судовладельцев не добираются до Финнмарка: обычно они останавливаются в Тромсё, в крайнем случае – в Алте.

– Интересно, что такого посулил губернатор, что городская барышня решилась оставить привычные ей удобства и ехать практически на край света?

– Может быть, ее муж невероятно хорош собой? – Кирстен лукаво глядит на Марен, и Марен видит, что ее подбородок запачкан кровью. – Скажи, жаль, что он приезжает с женой.

Марен хмурится.

– Почему?

– Он мог бы найти жену здесь.

Марен чувствует, что заливается краской, и трет щеки руками, словно румянец смущения стирается так же, как пятна крови.

– Ну, меня бы он точно не выбрал.

– Дагу Бьёрнсону ты нравилась, – мягко произносит Кирстен.

– Да. – Марен глотает комок, вставший в горле. – Но все равно большинство мужчин предпочли бы городскую барышню.

– Ты хорошая женщина, Марен. Ты хороша для любого.

Марен не может заставить себя посмотреть на Кирстен. Ее щеки горят еще пуще.

– Он тоже моряк, как губернатор?

– Говорят, что он рьяный служитель церкви.

– Священник? – Марен качает головой. – Неудивительно, что пастор Куртсон так разволновался.

Кирстен втыкает нож в землю у себя под ногами и опускает руки в ведро с водой, уже покрасневшей от крови.

– Он не рукоположен, но служит церкви.

– Набожный человек, который может жениться? Торил это понравится. Его жене следует смотреть в оба.

Кирстен фыркает и потягивается, подняв руки к небу.

– Они прибывают на следующей неделе. А что касается губернатора… Его новые порядки уже ощутили в Варангере и Алте. И в Киркенесе тоже. Там были аресты.

– Аресты?

– За колдовство. – Голос Кирстен угрюм и серьезен. – Арестовали саамов.

Марен думает о Дийне и чувствует, как колотится ее сердце.

– За что?

– Ветроткачество, бубны.

Марен снова глотает комок, вставший в горле.

– Ветроткачество же для моряков.

– А бубны? – Кирстен складывает шкуры в стопку, так чтобы мех соприкасался с мехом, а кожа с кожей. – Но ты не волнуйся. Я держу ухо востро.

– У Торил язык без костей, – говорил Марен. – Может, спросить у нее…

– Ни о чем у нее не спрашивай. – Кирстен протягивает Марен стопку шкур. – К такой, как она, лучше лишний раз не подходить. Все уляжется. Губернатору хочется лишь показать свою власть. Но нам лучше бы поостеречься.

– И тебе прежде всех, – говорит Марен, выразительно глядя на брюки Кирстен.

Кирстен не отвечает, и Марен тянется забрать у нее шкуры. Но неожиданно для себя поднимает руку и стирает кровь с подбородка Кирстен. Они обе удивлены этим жестом, и Марен боится поднять глаза. Она берет шкуры и прижимает к себе. От них пахнет свежим сырым мясом и теплой сладостью близящегося лета.

– Я уже не успею их продубить, – говорит Марен и морщится, глядя на шкуры у себя в руках. Они теплые и тяжелые, с них что-то капает прямо ей под ноги. – Я смогу только их выскоблить.

– Этого будет достаточно. – Кирстен провожает Марен до угла дома. Море бьется о прибрежные скалы. Марен хочет спросить у Кирстен, не пугает ли ее море, не приходит ли кит в ее сны. Но она смотрит на Кирстен, смотрит, как та шагает, держа руки в карманах брюк, и думает про себя, что Кирстен, наверное, спит так же крепко, как малыш Эрик.

– Иди в дом, пока тебя никто не увидел, – говорит Марен.

Кирстен смеется и убирает ей за ухо выбившуюся из косы прядку волос.

– Перестань волноваться по пустякам.

Марен идет прочь, чувствуя на себе пристальный взгляд Кирстен. Тяжелые шкуры оттягивают ей руки. За ней тянется след из сверкающих алых капель.

Теперь, когда у Урсы есть свое место на палубе, ей уже легче переносить то, что происходит внизу. Она никогда бы не подумала, что ей будет так хорошо на открытом просторе, на свежем воздухе: она всегда считала себя домоседкой. И хотя корабль такая же клетка, как и каюта, пусть и размером побольше, воздух над морем свободный и чистый. Вдыхая его, как-то проще представить, что мир таит в себе массу прекрасных возможностей.

Солнце держится в небе чуть дольше, чем прежде. Иногда Урса чувствует, как оно согревает ей кожу, не прикрытую черной бархатной маской. Согревает, точно тяжелое дыхание Агнете по ночам. Ей любопытно, чувствует ли Авессалом, что от нее пахнет морской солью, замечает ли он две тонких полоски обветренной кожи у нее на запястьях, в тех местах, где манжеты плаща и перчатки не вплотную примыкают друг к другу?

Их корабль не отходит далеко от берега, в ясные дни на горизонте видна земля. Равнины вблизи Тронхейма уступают место высоким отвесным утесам. Когда они приближаются к Полярному кругу, берега начинают меняться. Деревья льнут к стенам фьордов, они здесь еще довольно густые, и Урсе кажется, что она видит в их ветвях странные фигуры и лица троллей; но на горных вершинах лежит белый снег. Она наблюдает за островами, скользящими мимо, непокорными выступами земной тверди.

Корабль берет курс на восток, и Урса видит свой первый айсберг, огромную массу льда: такого белого, что он отливает голубизной – вдвое больше их бергенского дома. Айсберг плывет, неприступный и грозный, как каменная скала. Капитан Лейфссон отдает приказ обогнуть его по широкой дуге и объясняет Урсе, что над водой видна только верхушка, а главная опасность скрывается в глубине. Урса представляет, как айсберг украдкой преследует ее всю дорогу до Вардё.

Они заходят еще в несколько мелких портов, а потом прибывают в Тромсё. Урса не сходит на берег, но наблюдает со своего места на корме, как они приближаются к гавани в вихре соленого ветра и морских брызг. Маленький городок на каменистом острове, который, кажется, сам бьется о волны, как волны бьются о его берег, серый на сером. Они стоят в Тромсё недолго: только чтобы ее муж помолился в приземистой портовой церкви, и чтобы пополнить запасы провизии перед последним рывком до Вардё.

Буквально за пару минут до отплытия Урса видит, как Каспер бежит вниз по сходням. Он стоит на причале, босой и растерянный, и сжимает в руках узелок. Урса снимет свою маску от солнца, перегибается через борт и окликает Каспера, но он уже идет прочь. Она чувствует что-то близкое к панике, словно застрявший под ребрами раскаленный осколок. Она подходит ко второму помощнику капитана и, позабыв приличия, тычет пальцем ему в плечо.