Алекс Шульман - Выжившие [litres]

– Умно, – ответил отец.

Было раннее утро, солнце стояло еще низко и светило неярко, на траве еще была роса, в тарелках в подогретом солнцем молоке тонули кукурузные хлопья. Дуло сильнее, чем обычно в это время дня, и каждый раз при резком порыве ветра папа крепко вцеплялся в утреннюю газету и смотрел на небо, проверяя, что происходит. Он пил кофе из чашки, оставляя на газете коричневые кружки, потом встал, пошел на кухню, отрезал толстый ломоть хлеба и положил столько масла, что, когда он укусил его, на масле остались следы от зубов. На Бенжамине и Пьере были поношенные пижамы, они сосредоточенно состригали ногти и собирали их в кучку на столе. Закончив, они сложили их в конверт и положили в железную хлебницу, которую им дал отец. Первый артефакт был готов.

– Папа, а можно положить в капсулу газету?

– Конечно, – ответил отец. – Только дочитаю.

Бенжамин разглядывал отца. Тот уже съел два яйца, и Бенжамин очень надеялся, что он успеет доесть до того, как проснется мама, ведь она терпеть не могла, когда он ел яйца.

– У тебя есть деньги? – спросил Бенжамин. – Я хочу положить туда какую-нибудь денежку.

– Возьмите один из тех пятаков, которые вы вчера заработали.

– Нет, нужны бумажные деньги, я напишу на них приветственные слова.

Папа порыскал в карманах брюк, встал, пошел в дом, чтобы посмотреть в кошельке.

– У меня нет денег, – крикнул он. – Спросите у мамы, когда она проснется.

– Что же нам делать сейчас? – спросил Пьер. Неугомонный, как всегда.

– Поищите что-нибудь еще, чтобы положить в хлебницу, – ответил папа.

– Ничего другого нет, – сказал Пьер.

– Тогда поиграйте с Молли, – ответил отец.

Но такой вариант Пьера не устроил, да и никто в семье с ним бы не согласился. Молли не любила играть. Она была беспокойной, нервной и пугливой. Сначала все думали, что это пройдет, что она привыкнет, но потом поняли, что такова ее натура. Казалось, она боялась всего мира, не хотела никакой свободы, предпочитала, чтобы ее носили на руках. Она убегала от папы и держалась от него подальше, несмотря на все его попытки приласкать ее. Ни Нильс, ни Пьер совершенно не интересовались ею и даже, возможно, немного ревновали, потому что мама была с собакой нежнее, чем с сыновьями. Мамина любовь к Молли была сильной, но непостоянной, от этого собака нервничала еще больше. Мама часто хотела, чтобы Молли была только ее, отказывалась делить ее с кем-нибудь еще, но иногда не обращала на собаку никакого внимания. Иногда Бенжамин видел, что Молли чувствовала себя покинутой и одинокой, потому что Пьер и Нильс не занимались ею, папа отчаялся приласкать ее, а мама внезапно охладела к ней.

Бенжамин чувствовал в ней родственную душу. Они тянулись друг к другу, долгими летними часами во время послеобеденной сиесты родителей они понемногу выстраивали взаимоотношения. Потихоньку Бенжамин приручил Молли. Они ходили к озеру и вместе бросали камушки. Гуляли в лесу. Они общались друг с другом.

– Поиграйте с Молли, – сказал папа.

– Но она не захочет с нами играть, – ответил Пьер.

– Захочет, – сказал папа. – Ей просто нужно время.

Пьер побежал к сараю, где лежали его комиксы, а Бенжамин подошел к собаке и взял ее на руки. Он вошел в кухню и сел за стол у окна, положив Молли на колени. Реальность снаружи менялась, когда он смотрел на нее через старое оконное стекло, листва колыхалась, когда он медленно поднимал и опускал голову. Вон папа пошел по тропинке к старому сараю. А у воды виднелась шевелюра Нильса, он всегда сидел там, когда хотел спокойно почитать. А прямо над головой Бенжамина спала мама. Он прислушивался, желая уловить малейшие признаки того, что она проснулась. Он знал, чего именно ему ждать. Первые осторожные шаги босых ног по полу спальни, и сразу же звук, напоминающий удар кнута, – это мама подняла и закрепила гардины. Открылось окно, и желтый дождь пролился за окном кухни – это она вылила горшок, которым пользовалась, когда не хотела спускаться вниз, чтобы сходить в туалет. Тихий щелчок – открылась дверь спальни, неловкие, шуршащие шаги на лестнице, – и вот мама уже внизу, на кухне. Он подумал о рисках и о последствиях, если его застукают, но… слишком много сигналов, он точно успеет удрать. Он встал и прошел в гостиную, где на вешалке висела мамина сумка. Он отыскал кошелек и заглянул во взрослую вселенную – сколько разных банковских карт в маленьких кармашках, парковочные квитанции, сплетничающие о богатой жизни, путеводные нити ко всему тому большому, ради чего она оставляла их, когда ездила на работу. В отделении для банкнот вперемешку лежали купюры по сто, пятьдесят и десять крон. Невероятно много денег. Он осторожно достал десятку, зажав ее между указательным и большим пальцами. Он снова потянулся к сумочке, чтобы положить кошелек на место.

– Что ты делаешь?

Мама уже спустилась на половину лестницы, сейчас остановилась и смотрела на него. Халат распахнут, волосы растрепаны, на щеке след от подушки. Он не мог в это поверить, это же просто невозможно. Как она смогла внезапно появиться здесь без предупреждения? Казалось, что она даже и не ложилась спать вчера, а провела всю ночь здесь, на лестнице, сидела там в темноте и ждала рассвета, ждала этого момента.

– Отвечай, Бенжамин. Что ты делаешь?

– Я хотел попросить у тебя десятку для капсулы времени, но ты спала, так что…

Он замолчал. Мама спустилась по лестнице, забрала Молли из рук Бенжамина, осторожно опустила ее на пол, дала ей убежать, а сама повернулась к сыну. Какое-то время она молча смотрела на него. Кривая ухмылка обнажила ее зубы.

– Красть нельзя! – закричала она.

– Прости, мама, – сказал он. – Прости!

– Отдай!

Он протянул ей купюру.

– Теперь мы немного посидим здесь.

Она опустилась на скамью в гостиной, Бенжамин сел рядом. За окном возникли две фигуры, его братья услышали мамин крик и прибежали посмотреть, что происходит. Они прижались носами к окнам, Бенжамин встретился с ними глазами. Он оглянулся на дверь, надеясь, что войдет папа. Он знал, что оставаться наедине с разозлившейся мамой крайне опасно.

– Когда мне было десять или девять лет… – сказала мама.

Она посмотрела наверх, провела взглядом по потолку, а потом рассмеялась, словно вспомнила какую-то забавную деталь той истории, которую собиралась поведать.

– Мне было девять. Однажды я украла крону из папиного кармана. Я села на велосипед и помчалась в магазин, где собиралась купить себе конфету. Но на полпути я остановилась – в ужасе. Что же я наделала, подумала я. Я простояла там очень долго. А затем быстро поехала домой, проскочила в гостиную и засунула монету обратно в карман пиджака.

В возникшей тишине Бенжамин взглянул на маму. История закончилась, это было понятно, но вот что она хотела сказать? Никакого вывода сделать невозможно, все странно и непонятно. Что она хотела сказать? Она хотела, чтобы он засунул купюру обратно ей в кошелек?