Ибон Мартин - Танец тюльпанов

— Как он?

Моя мать покачала головой, не решаясь встретиться со мной взглядом. Она стояла, прислонившись к стене, а ее спутанные волосы и темные круги под глазами наводили на мысль о долгих бессонных ночах.

— Он умирает.

Больше она ничего не сказала. Этого и не требовалось. Прошло две недели с тех пор, как на Вирхен де Бегонья пришло сообщение. С тех пор я жадно считал каждый килограмм рыбы, пойманной нашими сетями. Я хотел вернуться в порт как можно скорее. Сначала я надеялся, что помогу ему справиться с болезнью, затем я изнемогал от нетерпения, зная, что каждый час промедления приближает его смерть, и он может уйти, а я не успею с ним проститься.

— Он проснулся?

— Он ждет тебя, — сказала мама. — Он уже одной ногой в гробу. Надеюсь, мне никогда не понадобится твоя помощь.

Было бессмысленно отвечать ей. В тот момент я не ожидал от нее слов любви, хотя не стану отрицать, что ее замечания меня задели. Намного сильнее, чем я когда-либо осознаю.

Коридор показался мне длиннее, чем раньше. Дверь в его спальню была в самом конце. Она была приоткрыта, и оттуда пробивался тусклый свет. Я ужасно хотел войти туда, но в то же время мечтал бежать без оглядки, опасаясь того, что я там обнаружу.

— Привет, — сказал я, заглянув внутрь.

— Заходи. Ты как раз вовремя. — Его голос был едва ли громче шепота. Я не узнал его.

Мне было незнакомо это лицо, которое покинуло здоровье. Оно больше напоминало обтянутый кожей череп. Даже его глаза стали другими — запавшими и безжизненными.

— Мы никак не могли заполнить трюм, — извинился я. — Хек и морской черт никак не хотели плыть в сети.

Кажется, это был намек на улыбку на его губах?

— Не извиняйся. Мне ли не знать, какова жизнь рыбака, — сказал он, закрыв на мгновение глаза. Он выглядел измученным. Мне показалось, что его лицо исказила гримаса боли.

— Тебе что-нибудь нужно? — спросил я. Я не хотел, чтобы он страдал.

Отец едва заметно покачал головой. Он был очень слаб.

Долгое время мы провели в молчании. Он задремал, а я смотрел на него, и мое сердце болело от грусти.

— Дай мне эту книгу, — попросил он, когда снова открыл глаза.

— Вот эту, зеленую? — спросил я, положив руку на издание по рыбному хозяйству.

— Нет, ту, что рядом. С бордовым корешком.

— Имя розы , — прочитал я. — Это роман? Хочешь, я тебе почитаю?

— Нет. — Его дыхание становилось затрудненным. Разговоры истощали его. — Дай мне.

Помню, как он пытался взять книгу костлявыми руками, которые я не узнавал. Что стало с его крепкими руками — руками моряка, пережившего тысячу штормов? Эта жестокая болезнь поглотила их так же, как поглотила все остальное.

Мои глаза затуманились, когда я увидел, что он не в состоянии выдержать вес книги. Даже на это у него не осталось сил. Я не хотел, чтобы он видел, как я плачу, перед ним, но сдержать слезы не получалось. Как можно сохранять спокойствие при виде мучений того, кто всю жизнь служил тебе примером?

— Открой. Загляни внутрь, — попросил он, когда книга в очередной раз выскользнула из его ослабевших пальцев.

Искать долго не пришлось. Едва я открыл роман Умберто Эко, перед моими глазами возник цветок, которому было суждено изменить мою жизнь.

— Что это? — спросил я, взяв его в руки. Он засох и потускнел. Его цвет частично перенесся на страницы книги, которые окрасились в легкий красный оттенок там, где они соприкасались с лепестками.

— Это тюльпан, — прошептал отец. — Береги его. Это единственное, что досталось тебе на память от твоей настоящей матери.

— Моей кого? — Я ничего не понял.

Отец судорожно закашлялся — если эти грубые спазмы вообще можно было назвать кашлем. У него даже на это не хватило сил.

— Женщина, которая родила тебя, — отрывисто пояснил он.

Я повернулся к двери. Может быть, она там и поможет мне расшифровать его слова.

Там никого не было.

— Что…? — я не договорил. Куча вопросов застряла в горле. Все они хотели быть озвученными и в то же время боялись этого.

Отец попросил воды. Я приложил стакан к его губам и помог ему приподняться. Никогда не забуду, как по телу прошла дрожь, когда я прощупал кости под пижамой. Болезнь полностью поглотила его.

Все силы ушли на то, чтобы сделать глоток. Отец лег на кровать и закрыл глаза. Я не торопил его и не задавал вопросов, хотя внутри меня терзали сомнения. Но потом он перевел на меня остекленевший взгляд — и истина, которая была скрыта от меня с момента рождения, хлынула потоком.

— Мы не могли иметь детей. Мы безуспешно пытались несколько раз, и твоя мать отчаялась. Шли годы… — он хрипло перевел дыхание, и я испугался, что он задохнется. — А потом я услышал об этих монахинях. Не стал раздумывать дважды. Я принес тебя домой в надежде дать тебе хорошую жизнь. Мне так жаль. Она всегда видела в тебе свою самую большую неудачу в жизни. Постоянное напоминание о бесплодном чреве. А еще у твоей матери есть эта черта, когда она может легко прийти в восторг, а затем так же легко погрузить нас всех в пучины ада.

Я не сводил взгляда с засушенного тюльпана. У меня кружилась голова. Внезапно вся моя жизнь оказалась одной большой ложью. Наверное, он что-то говорил, извинялся, объяснял, но я больше не слушал. Я вспоминал каждый раз, когда моя мать заставляла меня чувствовать себя самым нежеланным ребенком в мире. Сколько раз я потом рыдал в уголке, не понимая причин этого презрения?

Теперь, когда все стало на свои места, я почувствовал себя еще хуже. Ведь я прожил не свою жизнь.

— Цветок был завернут в пеленки. Думаю, женщина, которая оставила тебя в монастыре, положила его туда в знак прощания.

— Кто она? — мой голос тоже охрип, я едва мог говорить.

— Мы не знаем.

— Почему она бросила меня?

Мой отец — или этот умирающий человек, которого я называл так до этого дня, — ответил не сразу. Наверное, он решал про себя, стоит ли солгать мне, чтобы не причинять больше боли, или сказать правду. В конце концов я сам озвучил ответ, и истина буквально ударила меня под дых:

— Потому что она не любила меня.

Вторник, 30 октября 2018

Сестеро окружило море микрофонов. Три передвижных станции со спутниковыми антеннами, развернутыми для трансляции, были лишь верхушкой айсберга. Из-за нового убийства перед монастырем собрался десяток журналистов, недавно прибывших в Гернику для освещения дела Убийцы с тюльпаном.

Возвращаясь из полицейского управления, Сестеро не смогла устоять перед искушением и включила радио в машине. За исключением одной музыкальной станции, все остальные лишь сеяли тревогу по поводу событий в Урдайбае. Худшим, конечно, был Аймар Берасарте с «Радио Герника». Преступление, совершенное в самом сердце закрытого монастыря, породило ряд нелепых предположений, вроде тех, что сейчас озвучивали репортеры: