Ибон Мартин - Танец тюльпанов

Хулия сжала кулаки, сдерживая себя.

— Да вы просто лишили этих детей возможности вырасти со своими матерями, — бросила она гневно.

Монахиня покачала головой.

— Наоборот. Мы обеспечили им лучшую жизнь. Представь, что значит родиться в семье, которой ты не нужен, разрушив жизнь собственной матери?

— Какое право вы имели решать за этих девушек?

— Мы не решали. Они сами пришли к нам за помощью.

— Тогда зачем вы запирали их, будто животных? — возразила Хулия, указывая на темный коридор за дверью.

Секундная заминка.

— Некоторые были в смятении, они не понимали, что решение, которое приняли их семьи, — лучшее для них. Когда они покидали монастырь, никто даже не знал, что они беременны. Все считали, что они были в Лурде, где занимались общественно полезной работой.

— Это их семьи так решили. Не сами девушки, — сказала Хулия.

Сестра Тереса вздохнула снисходительно.

— Как могли эти бедняжки судить, что хорошо для них? Большинство из них даже не достигли совершеннолетия. Но годы спустя почти все они вернулись сюда, чтобы поблагодарить нас за то, что мы для них сделали.

Хулия открыла было рот, но Сестеро ее опередила.

— У нас будет время это выяснить. А сейчас убийца на свободе, и мы не можем терять ни секунды, — напомнила она, нежно схватив Хулию за предплечье.

Хулия смущенно кивнула: она позволила чувствам отодвинуть дело на задний план. Детектив попыталась вернуть инициативу:

— Сколько женщин родили здесь в семьдесят девятом?

Сестеро одобрительно посмотрела на нее. Сестра Тереса с мрачным видом покачала головой.

— Я не помню.

— Сколько? — с нажимом спросила Сестеро.

Презрительно поджав губы, монахиня пожала плечами. Такое упорство и холодность выводили из себя.

Хулия отвела взгляд, чтобы подавить гнев. Но это было невозможно: вся обстановка напоминала о несправедливости, которая творилась в этих четырех стенах. Акушерский стол, щипцы, ржавые скальпели, пятна…

Айтор ободряюще сжал ее плечо. Затем, присев рядом с сестрой Тересой, он положил руки на колени монахини и посмотрел ей прямо в глаза.

— Прошу вас, сестра. Убийца с тюльпаном лишает их жизни за то, что они совершили сомнительный грех, родив в этой комнате. Чаро Эчебесте стала уже четвертой жертвой. Помогите нам спасти остальных. Нам нужно знать, кто это, чтобы спасти их. Прошу вас.

Старуха поджала губы, с трудом сглотнула и перекрестилась. А затем прозвучал ответ:

— В том году родились восемь детей.

Вторник, 30 октября 2018

Булыжники единственной улицы в Пасай-Сан-Хуане были мокрыми. Скудный, но неутомимый дождь придавал им оттенок меланхолии, в них отражался свет уличных фонарей. На улице не было ни души, лишь изредка кто-то из соседей выносил мусор или возвращался домой после рабочего дня. Обычная картина дождливой осенней ночи.

Сестеро шла молча и не торопясь. Она делала это бессознательно, словно пытаясь оттянуть встречу с реальностью, которую она ненавидела, сколько себя помнила.

Ее отец, Мариано, никогда не опускался до битья. Его жестокость была более тонкой, но не менее болезненной. Своим орудием он выбрал слова — не только те, что срывались с его губ, словно через них говорил сам дьявол, но и те, что он держал при себе. Его молчание ранило так же, как и самые жестокие избиения, особенно когда оно приходило на смену череде угроз, шантажа и унижения.

Сестеро не выносила этого. Сколько раз, будучи ребенком, она хотела, чтобы он умер, чтобы однажды он ушел и равнодушный голос по телефону сообщил, что произошел несчастный случай? Сколько раз она уговаривала мать подать на него заявление или хотя бы развестись с этим монстром, который разрушил всю ее жизнь?

И вот теперь это внезапно случилось. Мари Фели, ее мать, сделала шаг к разводу. Что могло послужить последней каплей? Хотя какая разница, раз это положит конец разрушительным отношениям, основанным на нездоровых ролях, которые возникли в обществе с незапамятных времен.

— Пока, Ане. — Из дома с удочкой в руках вышел сосед, один из многочисленных arrantzales , что до рассвета рыбачат с мыса Пунтас.

— Хорошей рыбалки, Инасио, — откликнулась Сестеро. Это простая вежливость: нестрашно, если он вернется с пустыми руками, главное для всех них — провести несколько часов наедине с любимым морем.

Всю жизнь Сестеро воображала себе, что будет счастлива, когда это случится, она столько лет этого ждала, но теперь она шла на встречу с матерью и чувствовала себя потерянной. Воспоминания о бесконечных скандалах бередили ей душу. Путь из Герники занял меньше восьмидесяти километров, и пока она ехала, снова ощутила эту боль. А еще беспомощность. В двадцать четыре она уехала из дома, устав защищать от унижений мать, которая и слышать не хотела об обращении в полицию и тем более о разводе.

Он пообещал мне, что больше не будет делать ставки. Твой отец не плохой человек, у него просто взрывной характер…

Сестеро устала слышать одни и те же отговорки каждый раз, когда Мариано просаживал в игровых автоматах деньги, которые предназначались на еду или школу для детей. А регаты, эти проклятые регаты? Сколько денег он выбросил за борт, когда поставил на ту розовую лодку из Сан-Хуана?

И вот теперь, пять лет спустя с того дня, когда Сестеро решила оставить все позади и переехать, все вернулось на круги своя. Кажется, теперь дверь открылась, чтобы закрыться раз и навсегда, но сначала нужно будет сбросить с души тяжелые мешки, полные упреков, вины и прочего мусора. Выставленные за порог чемоданы Мариано — это только начало. Хорошо бы, чтобы на этом все закончилось, но так не бывает.

Она стояла на пороге родительского дома. Сестеро позвонила в дверь. Та отворилась, и дежурная улыбка по ту сторону порога тут же рассеялась как дым.

— Дочка… — мать утянула ее в объятия. Крошечная женщина, Сестеро унаследовала это от нее. Во всяком случае, рост. — Я люблю тебя, дорогая.

Ане сглотнула. Ей было не по себе, и осознание этого причиняло еще большую боль. Между ними зияла пропасть, которая становилась тем шире и глубже, чем больше она настаивала на том, чтобы Мари Фели ушла от мужа. Впереди их ждет долгая работа, которую они, возможно, никогда не закончат. Последствия жестокого обращения не исчезают волшебным образом, когда проблема устранена, а остаются надолго, совсем как зловоние от мусора, когда грузовик уже вывез его. Сестеро знала это. Она слишком часто видела это на работе, и это знание разбивало ей сердце.

— Я тоже люблю тебя, мама, — призналась она, крепко обнимая мать. — Что случилось? Он ударил тебя?

Уставившись в пол, Мари Фели покачала головой. На ее лице застыли горечь и стыд, и это раздражало Сестеро. Она все время видела это выражение у женщин, ставших жертвами насилия. Это самое ужасное в этих чудовищах, которые издеваются над своими женами, — они заставляют их чувствовать себя виноватыми за то, что с ними происходит.