Роуз Карлайл - Девушка в зеркале [litres]

Долгими ночами без сна, бесплодно пытаясь идти под парусами, я все никак не могла выбросить из головы мысли о Вирджинии. Я никогда не уделяла много времени своим сводным сестрам: когда у тебя есть двойняшка, на фиг тебе еще какие-то сестры, и по-любому все четверо из них – лишь бледные отражения Саммер.

Вирджиния, в принципе, нормальная девчонка, разве что скучная, как не знаю кто. Настоящая серая мышь. Даже не знаю, какие у нее увлечения и что ее вообще интересует по жизни – помимо инцеста и воровства многомиллионных состояний других людей.

Но я все равно испытываю к ней какие-то едва ли не материнские чувства – чувства, которые идут вразрез с моим стремлением взять под свое крыло Саммер. Вирджиния – все еще ребенок. Почему Саммер и Адам не выступили против этой помолвки? Если они – или я – не вмешаемся, дело кончится тем, что Вирджиния выскочит замуж за родственника и забеременеет совершенно без всякого толку.

– Естественно, я хочу все это остановить! – говорит Саммер, когда я поднимаю этот вопрос в кокпите за ужином. Топтание на месте в ходе ее вахты убило ее кулинарный пыл. У пасты путтанеска [16] Паста путтанеска (паста по-путански) – по сути, макароны с помидорами. Название обычно объясняется тем, что придумали это блюдо проститутки, поскольку готовится оно быстро и из простых ингредиентов, которые не требуют длительного процесса готовки и всегда есть под рукой. какой-то странный железистый привкус, и Саммер едва прикасается к своей порции, хотя я по-волчьи сметаю свою подчистую.

– Просто слишком уж много всего навалилось разом, – продолжает она. – Я только что сделала тест на беременность, мы уже оформили выход из Таиланда, а тут у Тарквина вдруг гной по всему подгузнику…

– Стой, – говорю я, чуть не подавившись оливкой. – Я уловила суть.

– Не забывай, мы не сознавали, что эта свадьба буквально на носу. И до первого мая по-прежнему гора времени, чтобы предупредить Вирджинию. Но понимаешь… – Саммер опускает веки и грациозно накрывает рукой свой маленький животик. – Это трудно описать. Я чувствую такое стремление защитить эту нарождающуюся жизнь! Кажется неправильным открывать существование этой малышки моим врагам – людям, которые желают мне зла, – когда она такая крошечная, такая беззащитная!

Малышка. Она . Саммер пока не может знать пол будущего ребенка, но уже воображает дочку. Неудивительно, когда у нее уже есть такое исчадие, как Тарквин… Но эта мысль буквально разрывает меня изнутри. Наверное, потому, что этот ребенок будет «наследником Кармайкла», которого я всегда воображала мальчиком. Когда мы с Ноем пытались зачать, я считала практически само собой разумеющимся, что наше дитя будет мужского пола. Никогда не представляла себя матерью дочки. Никогда себе это не позволяла.

Не свожу взгляда с загорелого живота Саммер, полуприкрытого золотистым саронгом, который она теперь надевает каждый день. Наверное, ее уже так раздуло, что другая одежда стала мала.

Юридически ребенок Саммер, если там и впрямь девочка, приходится мне племянницей, но генетически это настолько же моя дочь, как и дочь Саммер. Мне суждено впервые испытать торжество, ощутить это упоительное волшебное чувство при виде своего отпрыска, своего генетического наследия не со своим собственным ребенком, а с ребенком Саммер! Я буду держать его на руках, вдыхать его запах и ощущать его вес, но сколько бы времени Саммер ни позволяла мне держать дитя на руках, мне все равно придется отдать его назад.

Почему-то кажется, что Саммер украла его у меня.

– Видок у тебя – краше в гроб кладут, Айрис, – говорит Саммер. – Тебе нельзя стоять вахты ночи напролет. Я в любом случае не собираюсь ложиться до полуночи. Иди и немного отдохни.

Пытаюсь возражать, но Саммер непреклонна.

– Я молодая, здоровая и в последнее время все равно долго не могу уснуть. Все, что я собираюсь делать, это сидеть здесь и наблюдать за обстановкой, пока Дэйв ведет лодку. – Она похлопывает по пульту авторулевого. – Обещаю позвать тебя, если вдруг что-то понадобится. И да: вообще-то я давно хочу тебе это сказать, или ты уже и так знаешь? Короче, если тебе захочется меня проконтролировать, ты всегда можешь увидеть меня по телику.

Саммер машет рукой в сторону главной каюты.

– Это ты о чем? – удивляюсь я.

– Так ты не в курсе? Я думала, папа тебе говорил… В рубке установлена видеокамера, прямо над компасом, и она подсоединена к телевизору в каюте. Помнишь, как телик вечно не работал? Это потому, что папа не хотел, чтобы мы знали, как его включать. Он прятал пульт в запертом рундучке над кроватью – том самом рундучке, в котором я сейчас держу свое обручальное кольцо, понимаешь? Помнишь, как мы думали, будто папа доверяет нам самостоятельно стоять вахты? Так вот: он мог следить за нами, не вылезая из кровати.

– Так что ты наблюдала за мной?

Саммер смеется.

– Ну конечно же, нет! Я даже не уверена, что эта штука до сих пор работает. И я сплю в кормовой каюте, забыла?

Испытываю заметное облегчение. То время, что я провожу на руле, – особенно ночью, когда позволяю своим мыслям разбредаться в разные стороны, – это мое самое личное время. И куда больше этого времени, чем сама хотела бы признать, я провожу в мыслях об Адаме. Наверное, мои фантазии можно прочесть у меня на лице или в движениях тела. А если кто-то и способен «читать» меня, так это моя сестра-близняшка.

Но при этом не оставляет и ощущение предательства. Не со стороны Саммер – она явно говорит правду. Со стороны отца. В ту ночь моей первой самостоятельной вахты в одиночку я наслаждалась ответственностью и уединением. А он шпионил за мной.

Мне по-прежнему неуютно при мысли, что Саммер будет стоять на вахте допоздна, но я окончательно вымотана, и под конец сон берет верх над здравым смыслом. Завожу мотор, убираю хлопающие паруса, проверяю курс «Вирсавии» и заваливаюсь спать. Помоги мне бог – я оставляю свою тупую беременную сестру в полном одиночестве.

– Разбуди меня в полночь, – приказываю я, как это делала до недавних пор, и она отвечает:

– Конечно!

Просыпаюсь в носовой каюте – как обычно, лицом вниз на широченной хозяйской кровати. Яркое солнце целует меня в затылок. Разгар дня. Мотор «Вирсавии» наполняет помещение легким гулом и вибрацией. Поднимаю взгляд. Угол падения полос солнечного света из бортовых иллюминаторов подсказывает мне, что мы по-прежнему нацелены на зюйд.

Но что-то изменилось. Соскальзываю к краю кровати. Кое-как встаю на ноги на наклонившемся полу. «Вирсавия» больше не барахтается в штилевой полосе. Она кренится на правый борт.

Присматриваюсь через иллюминаторы. Взбаламученные воды экваториальной зоны уступили место аккуратным рядам валов, катящих с юго-востока.