Марек Краевский - Чума в Бреслау

Мюльхауз стиснул руки на веревках лестницы и выгнулся назад. Ступеньки были скользкими от пота и еще каких-то выделений.

Он висел у стены водонапорной башни водопроводного завода «Ам Вейдендамме» и спокойно смотрел на кирпичную стену здания. Он был равнодушен ко всему. Он уже видел всю свою жизнь и свою смерть. Он когда — то читал, что в момент смерти перед глазами человека проскальзывают — как кадры в фотопластинке — сцены из жизни. По сегодняшнему опыту он знал, что это правда, с той, однако, оговоркой, что они появляются без какого — либо порядка — ни хронологического, ни тематического. Его давно умершая мать, качающая его в колыбели, появилась сразу после сцены назначения его офицером королевской полиции Бреслау, а сцена получения аттестата сразу после счастливого дня рождения его сына Якоба. Это отсутствие последствий не удивило его, ни тем более не раздражало. Оно даже казалось ему успокаивающим, потому что было очень далеко от железной логики башни, высоты и головы, разбитой на мостовой.

Вдруг он услышал звон в колоколе. Он оторвал взгляд от стены и посмотрел вниз. К водонапорной башне приближалась пожарная машина. Испытание жизнью и смертью не займет много времени. Он был близок к жизни. И только теперь начал бояться.

Мок и Мюльхауз миновали старый крепостной ров и шли дальше Нойе-Швейдницерштрассе в сторону Комендатуры Генеральной Армии и Городского театра. Мюльхауз не обольщался, что рассказ об испытании жизни и смерти, которому он подвергся, произведет на Мока большое впечатление. Однако он надеялся на слово комментария, на какой-то жест сочувствия. С таким же успехом он мог рассчитывать на восторги Мок над цветущими кустами форсайтии над рвом. Часовой у комендатуры при виде них поправил винтовку, и Моку тут же связал ее с прутом, которым он жестоко ударил Мюльхауза на крыше театра Лобе.

— А вернемся к вашему намеку о ударе железным прутом, — сказал Мок, следуя за своей ассоциацией, — тогда вам пришлось подвергнуться изрядному мордобою.…

— Давайте уже покончим с этим, — раздраженно сказал Мюльхауз. — И пожалуйста, прекратите эти гадости! Что, вы хотите, чтобы я признал вас правым? Что я заслужил хорошую порку? — Он отпустил руку Мока и встал в реверансе, невольно приняв воинственную позу. — Вы неблагодарный человек, Мок! Благодаря мне вы попали в ложу «Лессинг». Я не требую от вас благодарности, но хотя бы…

— Если бы вы не перебивали меня, — Мок сжал челюсть, — то действительно признали бы меня правым. Вы заслужили мордобой за то, что манипулировали мной как безвольным орудием! Почему вы не сказали мне ни слова о миссии, к которой вы меня подтолкнули? Почему, зная о моей причастности к делу Прессла, о моей ненависти к Дзялласу и Шмидтке, вы не пришли ко мне и не сказали просто: «Мок, мы посадим вас в тюрьму и позволим вам убить мучителя Прессла. Потом подождем реакции мизантропов. Может быть, они примут тебя к себе»? Почему я не стал вашим агентом сведущим? Вместо этого вы сделали меня агентом несведущим и подвергли невообразимым страданиям! Вы понимаете, как чувствует себя человек, который знает, что он невиновен, а в то же время у него нет алиби, нет возможности защищаться! Я уже поверил, что убил этих женщин, когда был пьян, а после этого пьянства проснулся в лесу за Дойч Лисса! И я уже начал во всем винить себя. Если бы я покончил с собой, вы могли бы пойти к мизантропам и сказать им: «Я заставил Мок покончить с собой, я выполнил условие, примите меня к себе!» Поэтому не говорите мне тут, что я неблагодарный! Я не знаю, что еще вы должны сделать, чтобы я вас поблагодарил!

— А этого достаточно, чтобы ты меня поблагодарил? — Мюльхауз открыл папку и начал в ней что-то искать. До ноздрей Мока доносился запах табака, перегоревшей трубки и жирных пергаментов, в которые госпожа Мюльхауз заворачивала бутерброды мужу. Наконец криминальный советник достал картонную папку, перевязанную тесемками.

— Хватит гамлетничать, открой эту папку и читай, — жестко сказал он, — только смотри, чтобы бумаги не подхватил ветер! Читайте вслух! Только содержание этого письма! Пропусти даты и заголовки!

— «Настоящим просим весьма почтенного господина советника уголовного Генриха Мюльхауза и весьма почтенного господина надвахмистра Эберхарда Мока, — читал Мок, — предстать на торжественном совещании у полицайпрезидента 25 апреля с. г. в десять часов. Уважаемым господам будут вручены медали за заслуги в безопасности Силезской провинции и присвоены звания, соответственно, криминального директора и криминального советника. В случае нынешнего надвахмистра, а будущего криминального советника Эберхарда Мока новое звание единовременно с переходом его в криминальную полицию и назначении его заместителем нынешнего советника, а будущего криминального директора Генриха Мюльхауза. Подписано В. К., полицайпрезидент в Бреслау».

Наступила тишина, прерываемая лишь стуком пролеток, подвозивших людей после вечернего представления в Городском театре. Мок не отрывал глаз от официального письма, испещренного печатями и аннотациями типа «к сведению того и другого».

— Не благодари меня, Мок, — сказал Мюльхауз, — и вообще не отвечай! Не говори, но принимайся за работу! В следственной тюрьме сидят двадцать четыре ублюдка, которые признались в двадцати четырех убийствах много лет назад. У нас есть все доказательства их преступлений. Глаза, пальцы, разорванные карты, кусочки ткани и так далее. Они должны признать это еще раз во время официального допроса. Возьми этих ублюдков в тиски, понимаешь, Мок! В двадцать четыре тиски. Узнай о них все и прижми их так, что у них кишки вылезут!

— Сейчас? — воскликнул недавно назначенный сотрудник криминальной полиции. — Завтра Пасха, я иду к брату на завтрак.

— А зачем ждать? — Мюльхауз бесцеремонно отобрал у него письмо полицайпрезидента. — Ты придешь ко мне на второй завтрак и расскажешь, скольких из них достал.

Мок кивнул головой Мюльхаузу и двинулся обратно в сторону Тауенцинплац.

— Эй, Мок, куда вы? — крикнул начальник криминальной полиции. — Вы идете не в ту сторону! Они сидят в нашей тюрьме при Шубрюкке, а не в следственной тюрьме!

— Знаю, — Мок повернулся и подошел к Мюльхаузу. — Но сначала я должен взять сюртук и поехать на городское кладбище на Грабшенерштрассе.

— В это время? Зачем? — спросил изумленный Мюльхауз.

— Время подходящее. — Мок оглянулся на пролетку. — Приближается час духов. А я должен кое-что сказать духу, который мне очень близок. Кое-что, что его очень обрадует.

Мюльхауз расстегнул свой старомодный сюртук, снял его и протянул Моку. Ветер вздул пышные рукава рубашки Мюльхауза, над локтями сжатые резинками.