Крис Уитакер - Мы начинаем в конце

— Спеть хочешь, девочка?

Дачесс кивнула.

— Валяй.

Она уселась и стала смотреть в импровизированный зрительный зал. На каждом лице ее взгляд задерживался, порой получая в ответ улыбку, а порой и нет.

Затем она подалась к гитаристу и зашептала ему на ухо — потому что не помнила названия песни, а знала только слова. Гитарист отреагировал улыбкой: мол, недурной выбор, детка.

Он заиграл, но Дачесс молчала. Гитариста не смущало, что она сидит с закрытыми глазами, что не вступила вовремя. Зрители загудели, но Дачесс отрешилась от их неодобрения — мелодия уже унесла ее на год назад, в ту пору, когда в ее жизни была мама. И пусть Дачесс довольствовалась полуэфемерными прикосновениями — по крайней мере, она знала, куда за ними руку протягивать. Дачесс увидела брата, а потом и дедушку, который искупал вину любовью к ним с Робином, и чуть не задохнулась от тоски.

Тогда-то она и запела.

Уверила слушателей: на нее можно положиться в тяжелые времена [56] Имеется в виду песня Анджелы Бофилл I’m on Your Side. .

Посторонние шумы стихли. Бильярдисты отвлеклись от игры, подались к хрупкой девочке — ибо сами небеса, видя ее обнаженную, обугленную душу, разверзлись из сострадания; ибо гитарист, завороженный ее голосом, едва удерживал ритм.

Дачесс не видела никого и ничего. Мыслями она была уже на улице — вместе с темнотой, как всегда, нахлынула боль.

О нет, никаких иллюзий насчет очищения кровью этого человека. И все-таки кровь будет — Дачесс пустит ее, потому что иначе нельзя.

Песня кончилась. Никто не смел шевельнуться. Дачесс сидела в полной тишине. Через некоторое время из-за стойки вышел бармен, протянул ей конверт, туго набитый купюрами. Дачесс не поняла, нахмурилась. Тогда бармен указал на вывеску: «Спой и выиграй: ежемесячный конкурс, приз 100 долларов».

Дачесс не стала дожидаться аплодисментов — в конце концов, их слышно и с безлюдной ночной улицы. Схватила сумку, бросилась вон из бара — на автостанцию.

Она уже ступила на путь к погибели.

Ибо это и значит — перекроить целую нелепую жизнь.

Всю ночь и весь день Уок пытался справиться с потрясением.

У полицейских графства Айвер к нему было изрядно вопросов. Уок отвечал скупо. Местные копы так и не дознались от него, почему, собственно, Дарк вломился к Ноублам. Уок сказал, что устал, что болен, что в ближайшие дни напишет подробный рапорт. Конечно, о Дачесс и пленке в этом рапорте не будет ни слова. Уок придумает, как подать ситуацию.

Он арендовал автомобиль и поехал на поиски места для отдыха — сгодится любая нора, лишь бы была минимум в пятидесяти милях от цивилизации.

Лежа на кровати в зачуханном номере мотеля, Уок думал о Дачесс — где-то она ночует? Его била дрожь. Он ничего не предпринимал — пускай бьет. Уок похудел, брюки висели мешком; уже три новые дырки в ремне проколол. Зеркало являло оскал вместо прежней улыбки. Вот говорят, он, Уок не меняется; что ж, на том ему и стоять.

В тумбочке нашлись Библия, карандаш и бумага, и Уок написал рапорт об отставке. Да, он отказывается от полицейского значка. Оставались вопросы; возможно, ответов на них не найти. Но Уок поиски не бросит. Ради девочки. Ради мальчика.

Он позвонил Марте. Та не взяла трубку, и Уок наговорил на автоответчик целую сумбурную речь: мол, с ним всё в порядке, хотя Марта, конечно, в это и не поверит; он наберет ее номер снова, вот только поспит малость. И он просит прощения, хотя грехи его неискупимы.

Сотовый затрезвонил в девять часов.

Уок ожидал услышать голос Марты, но это оказалась Тэна Легрос. Звонила из лаборатории. Обращаясь к ней во второй раз, Уок не давил, только попросил о конфиденциальности.

— Я у тебя в долгу, и свою часть работы я сделала. За последний месяц несколько сообщений тебе оставила.

— Извини. Я… я был…

— Короче, я начала с револьвера.

— Погоди, а кровь? Которая в доме Дарка? Она принадлежит Милтону?

— Нет. Она вообще не человеческая.

Уок запустил пальцы в волосы. Представил Милтона: вот он охотится с Дарком, вот возвращается домой…

— А чья? Оленья?

— Очень может быть.

— Понял.

— Уок, ты в порядке?

— Так что с револьвером?

— Удалось снять отпечатки пальцев.

— Они принадлежат Винсенту Кингу?

Уок перестал дышать. Комната поплыла перед глазами, завертелась, набирая темп. Сейчас всё решится: или — или.

— Точно нет.

Пульсу, чтобы ускориться, тоже нужны силы; а Уок слишком устал. Ответ Тэны был им просто проглочен.

— Отпечатки очень маленькие.

— В смысле, женские?

— Нет. Детские. Причем ребенок — совсем малыш.

Уок опустил веки. Рука с мобильником обмякла — ибо пазл наконец-то сложился. Стало больно, как от удара под дых. Уок еле удерживался в вертикальном положении.

Он поблагодарил Тэну и набрал Винсентов номер.

Винсент ответил после второго гудка. Тоже, значит, не спал. Что ж, одним полуночником больше.

— Я все знаю, — сказал Уок. Расслышал, как у Винсента перехватило дыхание.

— Что именно? — Тот говорил тихо, без вызова. Понял, что запираться бесполезно.

— Это Робин. — Имя давно висело в воздухе, но только в связи с событиями минувшего года. Уок шагнул к окну. На парковке ни единой машины, в небе ни единой звезды. — Я нашел револьвер.

Последовало продолжительное молчание. Их с Винсентом, как и раньше, как и всегда, было только двое, и они стояли друг за друга горой.

— Может, расскажешь?

— Я забрал две жизни, Уок. Одна — это ладно, это ничего…

— Ты о Бакстере Логане? Он получил по заслугам, верно?

— Думаешь, родным Энни Клейверс от этого легче? Может, и так. Монстр, который сгубил эту девушку, наказан. Я сам его наказал. Со смертью Логана я жить в состоянии. И живу. Другое дело — Сисси. Каждый мой вдох украден у нее.

— Так что случилось?

— Ты ведь и сам знаешь.

Уок сглотнул.

— Мальчик застрелил собственную мать.

Винсент выдохнул.

— Но целился он, конечно, не в нее, — тихо и печально добавил Уок.

— Он целился в Дарка.

— Девочка сожгла его клуб. Страховая компания отказывалась платить. А тебя как в дом Рэдли занесло?

— Увидел, что он к ним катит, — и бегом напрямки. Дарк сказал, ему надо было обыскать дом. Он начал дергать дверь в детскую. Стар взбеленилась. Мальчик вылез через окно — ну она ведь кричала, вот он и бросился на помощь.

— Храбрый, совсем как старшая сестра…

— Стар догадалась — в шкаф его затолкала. Чтоб под ногами не мешался. А в шкафу револьвер. Робин его и нашарил. Наверное, думал, что мать избивают. Дверцу настежь, прицелился, зажмурился и курок спустил. Знаешь, когда я примчался, он так с зажмуренными глазенками и стоял.

— Ну а Дарк?

— Он убил бы Робина, точно убил бы. На Дарка брызнула кровь Стар. Робин — единственный свидетель. Вне зависимости от его показаний, Дарк был на месте преступления. Тут не отвертеться.