Даниэль Жирар - Эксгумация

— Откуда вы это знаете? — спросил Ти-Джей.

— Если б он действовал голой рукой, мы увидели бы более отчетливые и мелкие перимортальные синяки. Мне известны задокументированные случаи, когда с кожи жертвы удавалось снимать завитки.

— Завитки? — спросил Ти-Джей.

— Да, отпечатки пальцев, — пояснила Харпер.

— Наверное, это он тоже знал. — Анна опустила голову и прижалась лбом к телу Авы.

Харпер коснулась руки Ти-Джея и кивнула в сторону двери.

— Мы дадим вам несколько минут побыть с ней наедине.

В глазах у доктора Шварцман блеснули слезы.

— Спасибо.

Ти-Джей открыл для Харпер дверь, а когда закрыл ее за ними, долго смотрел через стекло, прежде чем отойти на несколько футов.

— Первый раз вижу такую, — сказал он. — Явно с приветом.

Харпер же сочла это трогательным — то, как судмедэксперт прощалась с близким человеком. Ей не давало покоя, как именно Анна постоянно говорила «он». Словно точно знала, кто это такой, знала, что он думал и как планировал убийство.

Это следствие работы в большом городе? Может, племянница Авы насмотрелась на жертв убийств и теперь понимала, как работает ум преступника? Или же, неким загадочным и непостижимым образом, точно знала, кто убил ее тетю и Фрэнсис Пинкни…

Чарльстон, Южная Каролина

Шварцман шагнула в тень крыльца особняка Авы. В воздухе витал запах гардений, словно тетя только что прошла мимо нее.

Она поежилась, застегнула плащ до самой шеи, несмотря на жаркий, душный воздух, и вытащила из кармана ключ от дома Авы, висевший на тонком серебряном сердечке с выгравированными на нем инициалами.

Подарок ее отца. Сколько раз она видела, как Ава вставляла этот ключ в дверь, как болталось маленькое сердечко? Сколько раз их руки бывали заняты пакетами с продуктами или другими покупками, мороженым из кондитерской в трех кварталах от дома, когда, смеясь и возбужденно болтая, они возвращались домой из своего очередного приключения?

Этот дом никогда не бывал пуст. Ава никогда не оставляла ее одну. Даже когда они были дома вдвоем и Ава находилась в другой комнате — на кухне или в спальне, — всегда было слышно, как она что-то насвистывает или напевает; шарканье ее ног по полу, тихое причмокивание, когда она попробовала что-то, что ей не совсем нравилось или же, наоборот, было именно таким, каким ему полагалось быть. Даже живя одна в таком большом доме, Ава заполняла собой все его пространство.

Шварцман прижала ладонь к двери и подождала, прислушиваясь. Затем закрыла глаза и попыталась представить тетю, стоящую на этом самом крыльце, но вместо этого увидела Аву на столе морга. Картинка была слишком яркой. Следы от веревок на ее руках, предсмертный синяк в том месте, где он придавил коленями ее грудь…

В доме стояла тишина.

Она открыла глаза и ударила кулаком в деревянную дверь. Вскрикнула. А затем начала колотить снова и снова, до тех пор пока не заболела рука, и только после этого отступила от двери и сердито вытерла слезы.

Давай дальше. Какой смысл тянуть ?

Анна вставила ключ в замок и повернула. Взялась за дверную ручку. Вздохнула и открыла дверь.

Перед ней был коридор. Тихое тиканье напольных часов, цветы. Перед смертью Ава купила свежих цветов, но теперь они увяли, источая легкий запах тления. Запахи Авы. Запах тостов и полироли с ароматом сосны. Запах цветов. Запахи дома.

Полиция покинула место преступления. Теперь оно принадлежит ей. Дом и его содержимое. Жизнь ее тети. Жизни ее бабушки и дедушки. Все, что от них осталось, теперь принадлежит ей.

Она будет представительницей третьего поколения Шварцманов, владеющих этим домом. Ее семейное гнездо. Анна любила этот дом. Когда они с отцом приезжали навестить Аву, было видно, что он тоже его любил, вместе со всеми здешними причудами.

Как тот угол гостиной, где отошли старые паркетные доски. Ава и отец выбирали именно этот угол для игры в мяч — неровная поверхность означала, что тот отскакивал непредсказуемо, и это делало игру более увлекательной.

Или старый шкаф с фарфором в столовой, где их дед, ее прадед, с помощью какого-то особо сильного клея навсегда прикрепил коллекцию чашек своей жены к полкам, чтобы те не разбились, если вдруг случится еще одно землетрясение, подобное тому, которое он пережил мальчиком в 1886 году.

Любимой комнатой самой Анны всегда была библиотека. Книги, принадлежавшие ее отцу, отцу отца и его отцу. Одним из самых больших ее сожалений было то, что из-за всех этих переездов она не могла хранить книги в большом количестве. Но здесь, в этом доме и этой комнате, книги стояли на полках в два ряда, а сами полки тянулись от пола до потолка.

Ее отец любил дом так, как любят человека: словно старый друг, гладил перила у основания лестницы или таскал туда-сюда свои инструменты — затянуть то, отрегулировать это… То, что дом стоял на Митинг-стрит в историческом районе Чарльстона, означало, что его всегда можно продать по высокой цене. Но эта мысль была невыносимой. Здесь ее семейные корни — все, что осталось от отцовской семьи. Это был ее дом. В отличие от того, в котором она выросла.

Спальня отца была рабочим кабинетом, в котором стояла раскладушка. Анна подумала, что могла бы спать там, в окружении папиных детских книг. Это была та самая комната, в которой она спала, когда навещала Аву все те годы, когда была ребенком.

Ее отец умер. Ава умерла. Осталась только она.

Наедине со Спенсером, наедине с раком.

Наедине со всем тем, что она успела сделать в Сан-Франциско.

Шварцман переступила порог и поставила сумочку на комод, но шагнуть дальше не смогла. Находиться в доме было выше ее сил. И слишком страшно. Как она справится с тем, что там, внутри? Ей уже позвонил нотариус по поводу завещания, чтобы обсудить необходимые шаги. Анне же не хотелось ничего делать.

Ей хотелось сесть вместе с Авой перед камином с чашкой горячего шоколада. Хотелось довериться тете, рассказать ей о своих страхах, о своем чувстве вины. К сожалению, она позволила Спенсеру подобраться к Аве.

Спенсер скажет, что это она подтолкнула его руку. Именно так он и скажет.

Ты подтолкнула мою руку, Белла. Что мне еще оставалось?

Анна почувствовала, что задыхается, и вышла из дома, со стуком закрыв за собой входную дверь. Она не подталкивала его руку. Она не заставляла его убивать Аву, Фрэнсис Пинкни или Сару Фельд. Она спасала себя, она бросила вызов его жестокости и ушла. Теперь она вернулась. Потому что удача изменит ему. Потому что на этот раз она подтолкнет его руку. Вынудит его пойти на риск и совершить ошибку.

Она взглянула сквозь стеклянную панель рядом с дверью. Он мог быть внутри .

Анна сжала в кармане телефон. Он признается ей. Да что там! Не признается, а будет хвастать тем, что он сделал, гордиться этим. Если она сможет записать его признание, этого будет более чем достаточно.