Энтони Горовиц - Сороки-убийцы

— Аттикус Пюнд.

— И анаграмма расшифровывается как «с*** нудная».

Простите, что я не стану озвучивать это слово. Вы легко можете догадаться, о чем речь, но лично мне оно ненавистно. Ругательства в книгах всегда режут мне слух как неуместные и чрезмерные. Но слово на «с» еще хуже. Его используют мерзкие, закомплексованные мужчины по отношению к женщинам. Оно вопиет о презрении к женскому полу. И вот как все обернулось! Такое отношение испытывал Алан Конвей к персонажу, про которого бывшая жена посоветовала ему написать. Именно так он выразил все эмоции в адрес всего детективного жанра.

— Он ведь рассказал тебе? — продолжила я. — Вот что на самом деле происходило в клубе «Плющ». Алан сообщил, что намерен поделиться своим маленьким секретом со всем миром, когда будет выступать в программе Саймона Майо на следующей неделе.

— Да.

— И поэтому ты его убил.

— Ты совершенно права, Сьюзен. Алан изрядно накачался — тем дорогим вином, какое я заказал, — и когда мы вышли из ресторана, выложил все. Ему все равно. Он сам умирает и намерен забрать Аттикуса с собой. Дьявольский план. Ты ведь представляешь, что случилось бы, сообщи это Алан читателям? Да его бы возненавидели! О сериале на Би-би-си стоило бы забыть. Мы бы не смогли продать новую книгу. Да и никакую другую. Вся франшиза разом теряла цену.

— Так ты это сделал из-за денег.

— Звучит очень грубо, но, думаю, это так. Да. Я потратил одиннадцать лет на создание бизнеса и не собирался смотреть, как его в одночасье рушит неблагодарный выродок, хорошо погревший на нас руки, кстати говоря. Я сделал это ради своей семьи и новорожденного внука. Могу даже сказать, что сделал это и ради тебя, хотя ты, конечно, едва ли скажешь мне спасибо. А еще я сделал это ради миллионов читателей по всему миру, которые покупали книги, вкладываясь в Аттикуса, наслаждаясь историями про него. Так что совесть меня не гложет. Единственное, о чем я жалею, так это что ты ухитрилась все выяснить, а это, надо полагать, делает тебя соучастником моего преступления.

— Что ты имеешь в виду?

— Ну это зависит от того, как ты намерена поступить. Ты уже поделилась с кем-то тем, что рассказала сейчас мне?

— Нет.

— Тогда задумайся над тем, стоит ли это делать. Алан мертв. Он в любом случае умер бы. Ты читала первую страницу его письма. У него оставалось самое большее шесть месяцев. Я сократил ему жизнь на этот период времени, а заодно, возможно, избавил от тяжких страданий. — Чарльз улыбнулся. — Не стану утверждать, что руководствовался в первую очередь этим. Думается, я оказал миру услугу. Нам нужны литературные герои. Жизнь трудна и беспросветна, а они рассеивают мрак. Это маяки, на которые мы держим путь. Сьюзен, давай посмотрим на ситуацию с практической точки зрения. Ты становишься руководителем компании. Мое предложение сделано из лучших соображений и остается в силе. Без Аттикуса Пюнда не будет и компании. Не хочешь подумать о себе, подумай обо всех прочих, кто работает в этом здании. Неужели ты хочешь, чтобы они остались без работы?

— Это не совсем честно, Чарльз.

— Причины и следствия, моя дорогая. Только о них я и говорю.

В какой-то степени я страшилась этого момента. Сорвать с Чарльза маску — это здорово, но все это время я думала, как мне быть дальше. Все озвученные им доводы приходили мне в голову. Мир не особо потерял с уходом Алана Конвея. Его сестра, бывшая жена, сын, Дональд Ли, викарий, суперинтендант Локк — все эти люди в большей или меньшей степени терпели от него обиды. А сейчас он задумал очень скверную шутку по отношению ко всем, кто любил его книги. И в любом случае ему предстояло умереть. Но что заставило меня решиться, так это «моя дорогая». Было нечто отвратительное в этом выражении, адресованном мне. Именно такие слова мог использовать, скажем, Мориарти. Или Фламбо. Или Карл Петерсон. Или Арнольд Зек [36]. И если верно, что детективы призваны служить нам маяком, то почему я не обязана теперь идти на их свет.

— Извини, Чарльз, — сказала я. — Не могу согласиться с тем, что ты говоришь. Мне не нравился Алан, и его поступок ужасен. Но факт в том, что ты убил его, и нельзя, чтобы ты остался безнаказанным. Прости, но я просто не смогу с этим жить.

— Хочешь выдать меня?

— Нет. Не хочу быть причастной к этому делу и думаю, что будет гораздо проще, если ты сам позвонишь в полицию.

Он улыбнулся, одними краешками губ:

— Ты ведь понимаешь, что меня посадят в тюрьму. Я пожилой человек и никогда уже не выйду на свободу.

— Да, Чарльз. Такое случается с теми, кто совершает убийство.

— Ты меня удивляешь, Сьюзен. Мы так давно знаем друг друга. Никогда не думал, что ты окажешься такой недалекой.

— Значит, вот как ты считаешь, — пожала плечами я. — Ну тогда и говорить больше не о чем.

Он поглядел на пустой стакан, потом на меня.

— Сколько времени ты можешь мне дать? — спросил Чарльз. — Допустим, неделю форы? Мне так хочется побыть немного с семьей, понянчить внука. Нужно пристроить куда-то Беллу. Ну и все такое...

— Неделю я тебе дать не могу. Это сделает меня твоим сообщником. Быть может, до выходных?

— Ладно. Это по-честному.

Чарльз встал и подошел к книжной полке. Перед ним выстроилась все его карьера. Многие из этих книг были изданы им. Я тоже встала. После того как пришлось долго сидеть, у меня скрипнуло в коленях.

— Мне искренне жаль, Чарльз, — произнесла я. Где-то в душе я еще сомневалась, что приняла правильное решение.

Мне хотелось поскорее уйти из этой комнаты.

— Да нет, все нормально. — Чарльз стоял спиной ко мне. — Я все понимаю.

— Доброй ночи, Чарльз.

— Доброй ночи, Сьюзен.

Я повернулась, шагнула к двери, и тут что-то ударило меня с невероятной силой по затылку. В глазах разлилась белая электрическая вспышка, ощущение было такое, будто тело переломилось пополам. Комната как-то резко накренилась, и я рухнула на пол.

[36] Речь идет о литературных героях-преступниках из книг Конан Дойла, Честертона, Макнейла, Стаута.

Я была так потрясена, настолько застигнута врасплох, что мне потребовалось несколько секунд, чтобы осознать происходящее. Видимо, я на какое-то время отключилась. Когда я открыла глаза, надо мной стоял Чарльз, и взгляд у него был, как бы это сказать, извиняющийся. Я лежала на ковре, головой к открытой двери. Что-то стекало у меня по шее, за ухом, с трудом подняв руку, я ощупала это место. Когда я отвела ее, то увидела на пальцах кровь. Меня ударили, очень сильно. Чарльз держал что-то в руке, но глаза мои отказывались работать как надо, все плыло. Наконец мне удалось сфокусировать взгляд, и, если бы не боль и не страх, я, наверно, засмеялась бы. Чарльз сжимал «Золотой кинжал», полученный Аланом за роман «Аттикус Пюнд расследует». Если вам не приходилось видеть эту награду, скажу, что она представляет собой миниатюрный кинжал, помещенный в довольно внушительный брусок из оргстекла, прямоугольный, с острыми краями. Чарльз воспользовался им, чтобы оглушить меня.