Энтони Горовиц - Сороки-убийцы

— Чем закончился ужин? — спросила я.

— Алан немного успокоился, и мы принялись за кофе, но ему все никак не удавалось прийти в норму. Ты знаешь, каким он становится после нескольких бокалов вина. Помнишь тот неприятный эпизод в «Спексейверс»? [19] В итоге, садясь в такси, он сказал, что хочет дать одно интервью по радио.

— Саймону Майо, — сказала я. — На «Радио-2».

— Да. В следующую пятницу. Я пытался его отговорить. Сказал, что не стоит ссориться с ребятами из массмедиа, поскольку никто не поручится, что они позовут тебя снова. Но он и слышать не хотел.

Чарльз повертел в руках письмо. Мне подумалось, стоило ему вообще к нему прикасаться? Вдруг это улика?

— Наверное, нужно позвонить в полицию, — сказал он. — Надо сообщить об этом.

Я оставила его наедине с телефоном.

[19] «Спексейверс» — международная сеть магазинов оптики.

Алана Конвея открыла я.

Меня с ним познакомила моя сестра Кэти. Она живет в Суффолке, и дети ее ходили в тамошнюю частную школу. Алан преподавал там английский и как раз закончил роман, детектив под названием «Аттикус Пюнд расследует». Не знаю, откуда он узнал, что Кэти моя родственница — видимо, сестра ему сказала, — но Алан попросил ее показать мне книгу. Мы с сестрой очень разные, но поддерживаем близкие отношения, и я согласилась ради нее. Я ничего не ожидала, потому как книги, которые приходят таким вот способом, через черный ход, редко оказываются хорошими.

И была приятно удивлена.

Алан ухватил что-то важное из «золотого века» английских детективов, с местом действия в сельском доме, осложненным убийством, набором любопытных эксцентричных персонажей и сыщиком, прибывающим извне. Действие происходило в 1946 году, сразу после войны, и хотя с деталями периода автор обращался вольно, ему все же удалось передать дух времени. Пюнд оказался симпатичным героем, и то обстоятельство, что он побывал в концлагерях — к этому мы еще вернемся, — придавало его образу дополнительную глубину. Мне импонировали его немецкая манерность, особенно одержимость своей книгой «Ландшафт криминалистического расследования», ставшая неотъемлемой чертой серии. То, что действие происходит в сороковые, позволило сбавить темп: никаких мобильных телефонов, компьютеров, судмедэкспертов, мгновенно поступающей информации. Я высказала несколько претензий. Местами текст получился слишком интеллектуальным. Нередко создавалось впечатление, что писатель стремится произвести эффект, а не просто рассказывает историю. Книга получилась слишком длинной. Но, дойдя до конца рукописи, я была твердо уверена, что опубликую ее — мое первое издание для «Клоуверлиф букс».

А потом я познакомилась с автором.

Алан мне не понравился. Неудобно об этом говорить, но он произвел на меня впечатление снулой рыбы. Вы видели его фотографии на обложках: узкое лицо, коротко подстриженные седые волосы, круглые очки в проволочной оправе. На телевидении или на радио Конвей проявлял своеобразное красноречие, располагая к себе. Но не в личном общении. Полный и одутловатый, он ходил в костюме с перепачканными мелом рукавами. В его поведении проявлялись одновременно агрессия и угодливость. Он без конца твердил, как сильно хочет попасть в разряд издаваемых авторов, но, когда время настало, все его рвение как рукой сняло. Сработаться с ним мне не удалось. Стоило обозначить кое-какие изменения, которые мне хотелось бы внести в текст, он буквально вставал на дыбы. Мне Алан показался одним из самых лишенных чувства юмора людей, каких мне довелось встречать. Позже Кэти сказала мне, что ученики его всегда не любили, и не трудно понять почему.

По совести говоря, я тоже не произвела на него хорошего впечатления. Иногда такое случается. Мы договорились пообедать в одном недурном ресторанчике: Алан, Чарльз и я. Весь день шел дождь, буквально лил как из ведра. У меня была встреча на другом конце города, вызванное такси не приехало, пришлось бежать полмили на высоких каблуках. Я явилась с опозданием, волосы прилипли к лицу, из-под промокшей блузки просвечивал бюстгальтер. Плюхнувшись на стул, я залпом выпила бокал вина. Мне отчаянно хотелось курить, и от этого внутри кипело раздражение. Помнится, я высказала дурацкую придирку к одной из глав в книге, где писатель собрал всех подозреваемых в библиотеке. Я утверждала, что это распространенное клише, но, вообще-то, момент был не лучший, чтобы говорить об этом. Позже Чарльз устроил мне настоящую взбучку, и поделом. Мы запросто могли потерять автора, а нашлось бы немало других издателей, которые ухватились бы за эту книгу, да еще с прицелом на серию.

Вышло так, что Чарльз взял инициативу на себя, повел переговоры и в итоге сам стал работать с Аланом. Стоит отметить, что именно Чарльз посещал все книжные ярмарки: Эдинбург, Хей-он-Уай, Оксфорд, Челтенхем. Внешние контакты были за ним. На мою долю оставалась работа: редактировать книги при помощи хитрой программы. Это означало, что нам с Аланом не было нужды встречаться лицом к лицу. Забавная мысль: мы сотрудничали одиннадцать лет, а я ни разу не бывала у него дома — немного несправедливо, учитывая, что в некотором смысле куплен он был благодаря мне.

Разумеется, я видела его время от времени, когда он приходил в издательство, и вынуждена признать, что чем дальше продвигался

Конвей по пути успеха, тем привлекательнее становился внешне. Он обзавелся дорогой одеждой. Стал посещать спортзал. Ездил на «БМВ ¡8». В те дни всем авторам приходилось играть роль медийных лиц, и вскоре Алан Конвей стал завсегдатаем в студиях таких программ, как «Книжное шоу», «Писательское дело» и «Время вопросов». Он посещал вечеринки и церемонии награждений. Выступал в школах и университетах. Когда Алан обрел славу, ему стукнуло сорок, и словно лишь тогда он и начал жить по-настоящему. Произошли с ним и другие перемены. На момент нашего с ним знакомства он был женат и имел восьмилетнего сына. Но этот брак долго не протянул.

Читая это все, вы могли подумать, будто я разочарована и досадую на его успех, который в значительной степени был достигнут благодаря моим усилиям. Но это вовсе не так. В действительности мне не было дела до мнения Алана обо мне. Я с удовольствием предоставляла ему и Чарльзу красоваться на литературных фестивалях, а сама тем временем делала настоящую работу: редактировала тексты и готовила книги к выпуску. В результате именно это приносило мне удовлетворение. И правда в том, что я искренне любила эти книги. Я выросла на Агате Кристи, а в самолете или на пляже для меня нет ничего лучше, чем почитать хороший детектив. Я посмотрела по телевизору все до единой серии «Пуаро» и «Чисто английских убийств». Я никогда не строю догадок и жду не дождусь, когда сыщик соберет всех подозреваемых в одной комнате и, словно фокусник, извлекающий из воздуха шелковые платочки, разложит все по полочкам. Так что в строке «итого» значилось следующее: я была поклонницей Аттикуса Пюнда, но не ощущала необходимости быть одновременно поклонницей Алана Конвея.