Владимир Рудинский - Страшный Париж

Я не вытерпел, и, обогнув стол, взглянул в холодное стекло. Оно отразило круглую комнату, освещенную большой медной лампой и завешанную коврами и драпировками по всем стенам. Но обстановку я так до конца толком и не разглядел.

Все мое внимание было поглощено страшным зрелищем, так и врезавшимся в память. Высокий старик с развевающейся белой бородой метался по комнате, то простирая руки вверх, то закрывая ими лицо, то словно отводя незримые удары. И с каждым его поворотом ослепительная волна света поражала его то с одной, то с другой стороны, всегда с той, куда обращались его дикие глаза. Он не мог остановить убийственную энергию, источавшуюся из него. Обезумев от боли и ужаса, потеряв контроль над злой силой, господином которой он был, он посылал в пространство волны, служившие ему нормально для поглощения чужих жизней, для питания его собственного чудовищного организма. Но они возвращались, направленные на него самого, усиленные и все усиливающиеся в силу действия четырех зеркал, захватывавших его излучения. Высокое тело в длинном темном халате все мучительнее корчилось, точно пронизываемое электрическими токами высокого напряжения. Пока оно не вспыхнуло нестерпимо ярким белым пламенем, обжегшим мои глаза…

Когда я снова обрел способность глядеть, зеркало потемнело. Я был разбит усталостью и, свалившись на кровать, мгновенно заснул…

Ле Генн назвал мне имя злого мага — то, которое он носил перед французскими властями. По бумагам ему было 80 лет; он оказался русским, бывшим сановником. Впрочем, с его истинной сущностью все это не имело ничего общего…

В хорошей квартире на авеню дю Мэн консьержка нашла на полу только большую кучу пепла; однако ни деревянная мебель, ни занавески не пострадали; в лампе на столе, когда она проникла в комнату, еще догорало последнее масло.

Бумаги были конфискованы полицией и перешли для изучения в отдел Ле Генна, в архив; о содержании он подробно никому, не рассказывал, ссылаясь на то, что это — служебный секрет.

— Le reglement c’est le rdglement. [37] Порядок есть порядок.

В это утро инспектор Ле Генн пришел на службу позже обычного, и едва он успел водвориться в своем бюро, как в дверях показалась голова дежурного.

— Вас уже давно ждет дама, господин инспектор.

— Дама? — улыбнулся Ле Генн. — Молодая? Хорошенькая?

— Очень! — восхищенным тоном отозвался полицейский.

— Тогда пригласите ее сейчас же.

Ле Генн не без любопытства поглядывал на вход, перекладывая для виду перед собой какие-то бумаги. Через минуту на пороге остановилась высокая. смуглая девушка с курчавыми волосами и полными красными губами, застенчиво вертя в руках кожаную сумочку. С широкой улыбкой инспектор вскочил из-за стола и крепко пожал посетительнице руку.

— Мисс Арабелла! Я ужасно рад вас видеть. Каким чудом вы вспомнили обо мне? Садитесь, ради Бога. Расскажите, как поживаете, как идут ваши занятия?

— Благодарю вас, неплохо. Я окончила курс и готовлюсь защищать диссертацию. Да вот, у меня кажется еще есть приглашения.

Порывшись в сумочке, девушка вытащила оттуда небольшой печатный листок и протянула Ле Генну.

Тот прочел краткое оповещение, что 25 сентября в Сорбонне состоится защита диссертации Арабеллой Дюпюи на тему «Влияние французской культуры на юге Соединенных Штатов, начиная с 17-го века по наши дни».

Тщательно сложив приглашение, инспектор спрятал его в бумажник.

— Я непременно приду, — сказал он. — Сюжет, действительно, очень интересный. Меня глубоко трогает, мадемуазель, что вы подумали обо мне; будьте уверены, что я не упущу случая вас послушать.

Арабелла смущенно опустила глаза.

— По правде говоря, у меня есть к вам другое дело, инспектор.

— Вот как! — с подчеркнутым разочарованием протянул Ле Генн. — А я-то вообразил себе, что вы просто так вспомнили о моем существовании. Ну, все равно, расскажите, что вас тревожит, и будьте уверены, что я для вас сделаю все, что могу… и немного больше.

Хорошенькое личико мулатки (или она была квартеронкой? — Ле Генн, никогда не живший в Америке, не мог решить этого вопроса) еще больше залилось румянцем. Видно было, что она растерялась, и не знает, как лучше начать.

— Видите ли, у меня есть один поклонник…

— Один? — усмехнулся Ле Генн той задорной мальчишеской улыбкой, которая редко озаряла его лицо и которая придавала ему внезапно неотразимую обаятельность. — Я уверен, что их у вас не меньше дюжины!

Арабелла Дюпюи попуталась удержать ответную улыбку, но это ей не удалось, и через мгновение она звонко рассмеялась.

— Может быть, но только один вызывает затруднения. Она видела, что инспектор теперь весь превратился в слух и следит за ее словами с профессиональным вниманием; с другой стороны, все ее смущение растаяло как дым перед этим молодым человеком, который, она чувствовала, относится к ней с искренней симпатией.

— Ведь вы не будете смеяться надо мной? — все же спросила она на всякий случай, не без кокетства.

— Мадемуазель, — убежденным тоном отозвался Ле Генн, — такая девушка, как вы, с вашим умом и вашей силой воли, может вызвать у любого мужчины чувство восхищения и уважения… и даже чувства еще более нежные; но мне трудно представить себе, что вы в каких-либо обстоятельствах могли показаться смешной. Однако чем же интересен ваш воздыхатель? Что он из себя представляет?

— Во-первых, надо вам сказать, что он чернокожий; и не такой, как я, а в самом деле совсем черный. О нет, не подумайте, что это дикарь; он культурный человек, как мы с вами. Уже около года, как он ухаживает за мною; и он мне сказал, что я должна ему принадлежать, и что он этого добьется любою ценою. Не сочтите меня суеверной, инспектор, но я видела случаи, у нас в Луизиане, когда мужчины прибегали к колдовству… все. это, может быть, объясняется вполне естественными причинами; но результаты бывают страшные…

Серые глаза Ле Генна не выразили ни удивления, ни иронии; он понимающе и деловито кивнул.

— Вы бы желали, чтобы я за ним наблюдал и принял бы меры, если бы заметил что-либо подозрительное? Чудесно! Вы мне дадите его имя и адрес?

Тонкая смуглая рука протянулась через стол; из красного рукава манто выглянула золотистая кисть, и на ладони цвета кофе, куда влили много молока, появился маленький кусочек белого картона.

Девушка на секунду поколебалась.

— Заметьте, что я ни в чем его не обвиняю и не хотела бы причинять ему неприятности. Просто, я боюсь… и, может быть, совершенно напрасно.

— Положитесь на меня, мадемуазель; я буду действовать осторожно и деликатно.