Райли Сейгер - Дом на краю темноты [litres]

– Обычные красные змеи, – сказала офицер Олкотт. – Абсолютно безобидные.

– Ну да, у вас же они в кофе не плавали, – ответил я.

– Ну, теперь их там нет. Служба контроля животных всех отловила. Но мне надо вас предупредить – ваша кухня теперь выглядит ужасно, как после катастрофы. Я подумала, что лучше сказать заранее, чтобы вы не были в шоке, когда вернетесь.

– Спасибо, – сказал я.

Когда офицер Олкотт ушла, мы попрощались с «Двумя соснами» и устало вернулись в дом, хотя не были уверены, что хотим туда вернуться. Я молча повез нас домой, чувствуя себя глупо из-за того, что никогда не задумывался о том, что реальность владения Бейнберри Холл будет сильно отличаться от фантазии, которую я себе нарисовал. Но теперь нам не оставалось ничего, кроме реальности. Хватило чуть больше недели, чтобы мечта о Бейнберри Холл превратилась в кошмар.

И еще один кошмар ждал нас, когда мы с Джесс спустились по ступенькам на кухню.

Офицер Олкотт ошиблась. Это место не было похоже на катастрофу. Оно больше походило на зону военных действий. Лондон во время бомбежки. Змеи исчезли, но обломки остались. Куски потолка. Щепки дерева. Пушистые кусочки утеплителя, в которых, наверное, был асбест. Я закрыл нос и рот и велел Джесс сделать то же самое, прежде чем мы войдем в самую гущу беспорядка.

И это оказалось хорошей идеей, так как сильный и неприятный запах наполнил воздух кухни. Воняло пылью, гнилью и чем-то сернистым, чего вчера не было.

Я шел по развалинам с ощущением тошноты в животе. Здесь придется серьезно убираться. И это влетит в копеечку. Мне хотелось схватить Джесс за руку, развернуться и навсегда сбежать из Бейнберри Холл. Он был слишком большим, с кучей проблем и слишком длинной историей.

Но мы не могли, мы вложили почти все наши деньги в это место. И хотя мы не были обременены ипотекой, я знал, что мы не сможем его продать. Не так быстро и уж точно не в таком состоянии.

Мы застряли в Бейнберри Холл.

И все же это не означало, что нам нужно было его любить.

Джесс прекрасно суммировала мои чувства, глядя в зияющую дыру, которая раньше была потолком нашей кухни.

– К черту этот дом, – сказала она.

Я сижу на крыльце, гадая, можно ли мне зайти в дом. Даже если и можно, то я не хочу, хотя мне срочно нужно помыться. Мои волосы покрыты пылью, а лицо превратилось в грязное месиво. А еще я воняю. Потом. Гипсокартоном. Рвотой, потому что именно это я и сделала через несколько минут после того, как увидела, что выскользнуло из мешка. Кстати, это был холст. Мне сообщили это несколько часов назад. Холщовый мешок, в который засунули тело.

За те шесть часов, что я просидела на этом крыльце, я многое узнала. Например, я знаю, что Бейнберри Холл теперь считается местом преступления – на входную дверь натянута желтая лента, а у подъездной дорожки припаркован фургон полиции штата.

Я знаю, что, когда скелет падает с потолка на ваш кухонный стол, вам задают много вопросов. На некоторые можно ответить. Например: «Из-за чего рухнул потолок?» Или: «Найдя скелет, вы что-нибудь делали с костями?» Другие – например, «Как вообще скелет попал в ваш потолок?» – ставят вас в тупик.

И я знаю, что если вас в комнате двое , когда неожиданно с вашего потолка сыплются кости, то вас допрашивают по отдельности, чтобы проверить, совпадают ли истории. Так и произошло со мной и Дэйном, которого отвели в заднюю часть дома на допрос.

Теперь Дэйна здесь нет, его отправила домой шеф полиции Олкотт. Я сижу тут, потому что формально это мой дом. А когда в доме находят человеческие останки, полиция следит за тем, чтобы хозяин немножко задержался.

Шеф Олкотт, которая уже несколько часов входит и выходит из дома, появляется с резиновыми перчатками на руках и бумажными бахилами поверх ботинок. Она садится ко мне на крыльцо, снимая перчатки и вытирая руки о форму.

– Вам стоит начать думать, где остаться на ночь, – говорит она. – Это займет какое-то время. Наши ребята закончили собирать все останки, но еще нужно осмотреть все комнаты, собрать улики, подать рапорт. Обычная волокита. Надеюсь, после всего этого мы сможем выяснить, кто это.

– Это Петра Дитмер, – говорю я.

Единственный человек, кто это может быть. Девочка, которая пропала на двадцать пять лет. Девушка, которая так и не вернулась домой с той самой ночи, когда мои родители отсюда уехали.

Девочка, которая точно не сбежала.

– Я не делаю поспешных выводов, – говорит шеф. – И вам не стоит. Мы узнаем все где-то через день. Останки отправят в лабораторию судмедэкспертизы в Уотербери. Они разберутся во всем, проверят зубные карты, попытаются точно опознать личность.

Было бы приятно думать, что я могу ошибаться. Что эти кости принадлежат кому-то другому, а не шестнадцатилетней девочке. Может, это какой-то особенно отвратительный член семьи Гарсон. Или неизвестная жертва Кертиса Карвера.

Но я уверена, что это Петра.

– А вы смогли понять, как тело оказалось в потолке? – спрашиваю я.

– Сверху, – отвечает шеф Олкотт. – Мы нашли там место с расшатанными половицами. Четыре на три фута. Их можно было поднять, а потом опустить на место, и никто бы не заметил. Прибавьте к этому ковер сверху, и вот вам идеальное укрытие.

Я знаю. Папа писал об этом в Книге. Но я до сих пор считала, что он это выдумал.

Так много мыслей проносится в моей голове. Все они ужасны. Что все время, пока я была здесь, в доме были человеческие останки. Что эти останки когда-то принадлежали Петре Дитмер, и к черту заверения шефа Олкотт. Что ее тело засунули в мешок под половицами. Что я, вероятно, проходила мимо нее десятки раз и даже не осознавала.

– И в какой это комнате? – спрашиваю я.

– Во второй от входа. С зелеными стенами и камином.

Комната Индиго.

То же самое место, где рыскала Эльза Дитмер, когда я сюда приехала. Может, она не настолько больна, как мы все думаем. Есть вероятность, что, несмотря на свою болезнь, она знает гораздо больше, чем остальные, и все пытается найти правильный способ рассказать нам.

– Послушайте, Мэгги, – говорит шеф Олкотт, – я буду с вами честна. Если это действительно окажется Петра Дитмер…

– Это она.

– Если это она, то ваш отец окажется в очень неудобном положении.

Она говорит это мягко, как будто я не думала об этом все эти шесть часов. Как будто последние слова папы не повторялись снова и снова в моей голове, как эхо, которое все никак не заканчивается.

Прости. Меня.

– Я это понимаю, – отвечаю я.

– Мне все равно рано или поздно придется у вас это спросить, поэтому лучше я сделаю это сейчас. Как думаете, ваш отец мог убить человека?

– Я не знаю.

Это ужасный ответ, и не только из-за того, что он уклончив. Он ужасный, потому что из-за него я чувствую себя дерьмовой дочерью. Я хочу быть похожей на тех детей подозреваемых убийц, о которых я читала в бульварных газетах и видела в «Дейтлайн» . На людей, которые уверены в невиновности своих родителей.