Райли Сейгер - Дом на краю темноты [litres]

Это все правда.

Но нет же. Не может быть. Потому что если глава о ночевке – правда, тогда и вся Книга – правда. И я отказываюсь в это верить. Книга – полная чушь.

Так ведь?

Я качаю головой, разочарованная собственной неуверенностью. Конечно же это чушь. Я знаю это с девяти лет.

Тогда почему я все еще здесь, за обеденным столом, с Книгой перед собой? Почему вообще я почувствовала себя обязанной сесть и перечитать главу о ночевке? Почему я борюсь с желанием перечитать ее еще раз?

Я хочу думать, что все из-за того, что погружение в «Дом ужасов» перенести легче, чем столкнуться с мыслью о том, что мой папа мог убить Петру. Мне очень нужно отвлечься. И ничего более.

Но я себя знаю. Я видела слишком много состыковок между реальностью и Книгой, чтобы просто так отбросить слова Ханны, и я не могу избавиться от ощущения, что здесь происходит что-то жуткое. Что-то настолько странное, что мои руки трясутся, когда я открываю Книгу.

А потом закрываю.

И снова открываю.

Потом бросаю ее через столовую – она ударяется о стену и злобно шуршит страницами.

Я хватаю телефон и проверяю, не звонила ли мне мама, пока я читала. Нет. Я звоню еще раз. Когда меня перенаправляют на голосовую почту, я кладу трубку. Что я ей скажу? Привет, мам, а ты знала, что у нас в потолке был труп? Это папа сделал? И я правда видела призраков в детстве?

Я бросаю телефон на стол и тянусь за ужином – пакетиком кукурузных чипсов и коробочкой орехов. Хотя в доме достаточно еды для нормального ужина, приготовление еды не входит в мои планы. После того, что произошло на кухне, я хочу проводить там как можно меньше времени. Поэтому я набиваю рот чипсами и запиваю их пивом. За этим следует несколько орехов, которые я жую, глядя на книгу, теперь распластанную на полу. Меня так и подмывает поднять ее. Вместо этого я хватаю фотографии, которые нашла в папином кабинете.

Первая – фотография, на которой мы с мамой входим в лес. На дальней стороне снимка – темная фигура, которая, как мне показалось, была человеком, но на самом деле это дерево в тени.

Следующая – та, что с ночевки, со мной и Ханной в качестве второстепенных персонажей в «Шоу Петры». Я изучаю ее позу – рука на бедре, приподнятая нога, губы изогнуты в кокетливой улыбке. Я не могу отделаться от мысли, что она выставляла себя напоказ перед моим папой.

«У Петры был парень , – сказала Ханна. – Вроде того» .

Мог ли это быть мой папа? Мог ли он предать так маму? Хоть он однажды и сказал мне, что любил только мою маму, иногда в таких делах любовь совсем ни при чем.

Я перехожу к следующей фотографии – на кухне чинят потолок, и после недавних событий этот снимок обретает новое, зловещее значение. Теперь это фотография того, как шестнадцатилетняя девочка смотрит прямо на то место, где через двадцать пять лет найдут ее останки. От этого я дрожу так сильно, что стул трясется.

Я отодвигаю это фото и смотрю на следующее, где я стою перед Бейнберри Холл, пораженная чем-то интересным. У меня нет повязки под левым глазом, отчего я делаю вывод, что этот снимок сделали сразу после нашего переезда. Но когда я еще раз смотрю на фотографию с ночевки, там тоже нет повязки. Ни пореза, ни синяка, ни каких-либо других признаков повреждения, хотя, согласно Книге, ночевка была после того, как я поранилась о надгробный камень в лесу.

Я собираю все снимки и раскладываю их по столу, как паззлы, в хронологическом порядке, основываясь на событиях в Книге.

Первый – я снаружи Бейнберри Холл, улыбчивая и простодушная. Девочка, какой я себя никогда не считала, но теперь боюсь, что была ей.

Второй – мы с мамой заходим в лес за домом.

Третий – ночевка, а четвертый – фотография на кухне.

Пятый – это селфи моего папы, которое он мог сделать в любое время, хотя мне кажется, что это было под конец нашего здесь пребывания. Он выглядит изможденным. Как будто над ним довлели тяжелые мысли.

Я знаю, что в какой-то момент там поранилась, потому что шеф Олкотт упомянула, что заметила повязку, когда допрашивала папу в «Двух соснах». А еще у меня в доказательство остался шрам.

Если это случилось не на наш третий день здесь, как заверяет Книга, то когда?

И как я поранилась?

И почему папа подтасовал факты?

Это риторический вопрос. Я уже знаю ответ. Он так сделал, потому что Книга – это чу…

Моя мысль обрывается из-за голоса где-то в доме, он поет песню, от которой скручивает живот.

«Тебе шестнадцать, но почти семнадцать…»

Я хватаюсь за край стола, все во мне гудит от страха. Слова Ханны снова врываются в мои мысли: «Это все правда. Каждое чертово слово».

Песня продолжает играть, теперь громче, будто кто-то только что увеличил громкость.

«Детка, пора задуматься».

Чушь. Вот как я думаю.

Нет в этом доме призраков.

Но зато есть упырь.

«Лучше приготовься, будь умной и осторожной…»

Я несусь из столовой и пробегаю через большую комнату. Люстра снова горит, хоть я и уверена, что не трогала выключатель несколько дней.

Когда я дохожу до входной двери, то вижу, что она закрыта. Кусочек бумажки, который я засунула туда, когда вернулась из дома Дитмеров, все еще на месте.

«Детка, ты на краю пропасти».

Окна тоже закрыты. Я проверяла их до того. Если это упырь – и разумеется, так и есть – то как он попал внутрь?

Есть только один способ выяснить.

Песня продолжает звучать, пока я на цыпочках поднимаюсь по лестнице, изо всех сил стараясь не издать ни звука. Если я собираюсь поймать того, кто это делает, мне нужен фактор неожиданности.

Музыка становится громче, когда я дохожу до второго этажа, что на самом деле работает в мою пользу. Она заглушает звук моих шагов, когда я захожу в спальню и беру нож с прикроватного столика.

Я иду по коридору, сжимая нож так крепко, что побелели костяшки пальцев. Они остаются такими, пока я поднимаюсь по ступенькам на третий этаж. По другую сторону закрытой двери кабинета продолжает пульсировать песня.

Я распахиваю дверь и врываюсь, объявляя о своем присутствии первобытным криком и взмахом ножа.

Кабинет пуст.

Почти.

На столе внезапно снова появился Бастер.

Я стою на подъездной дорожке, обхватив себя руками от вечернего холода, пока шеф Олкотт заканчивает осмотр Бейнберри Холла. Я позвонила ей сразу же после того, как нашла Бастера, и встретила ее у ворот. Слава богу, все репортеры свалили на ночь. Если бы они остались, то увидели бы, как я дрожащими руками отпираю ворота, бледная, как привидение.

Когда Олкотт приехала, она первым делом осмотрела дом снаружи, обведя его фонариком, бегающим взад и вперед по наружным стенам. Теперь она внутри, проверяет окна. Я вижу ее с подъездной дорожки – темная фигура в обрамлении похожего на глаз окна на третьем этаже.