Райли Сейгер - Дом на краю темноты [litres]

Поскольку снаружи тоже могут поджидать репортеры, я придерживаюсь заднего двора и быстро пересекаю его, прежде чем забежать на крыльцо черного хода. Задняя дверь распахивается еще до того, как я успеваю постучать. Ханна стоит в дверях, стиснув зубы.

– Чего тебе надо? – сразу говорит она.

– Я хотела выказать соболезнования. О твоей утрате.

– Это не вернет мне сестру.

– Я знаю, – отвечаю я.

Ханна кусает внутреннюю сторону щеки и спрашивает:

– У тебя есть что-то еще?

– Вообще-то, да, – я тянусь к моей сумке и достаю оттуда записки, все двадцать четыре. – Я тут думала, не могла бы ты мне это объяснить?

Она отступает в сторону, пропуская меня в дом. Я иду за ней на кухню. По дороге мы проходим мимо гостиной, где по телевизору гремит какое-то шоу. Я мельком вижу Эльзу Дитмер, свернувшуюся в кресле, натянув вязаное одеяло до подбородка.

Интересно, сказала ли ей Ханна, что Петру нашли? И если да, то понимает ли Эльза?

На кухне меня обдает запахом сигаретного дыма и растительного масла. Мы садимся за кухонный стол, одна ножка которого короче другой. Стол наклоняется, когда Ханна берет сигарету и закуривает. Она откидывается назад, когда я кладу перед ней записки.

Ханна даже не смотрит на них. Очевидно, что она их уже видела.

– Я начала их писать через год после того, как вы все уехали, а Петра исчезла, – говорит она. – Эта чертова книга твоего отца только вышла, и я ужасно злилась.

– Что вы трое были в ней?

Ханна скептически меня оглядывает.

– Что он сотворил что-то с Петрой, и ему все сошло с рук. Когда твой отец вот так просто явился – ровно через год после того, как исчезла Петра – ну, я больше не могла это терпеть.

Она тянется к запискам и перебирает их, пока не находит ту, что привела меня к ее двери.

ГДЕ МОЯ СЕСТРА?

– Я была так зла, когда это написала, – говорит Ханна, разглаживая записку на неустойчивом столе. – Я думала, что мне это пойдет на пользу. Наконец-то написать тот вопрос, который мучил меня на протяжении всего года. Но я стала только злее. Настолько, что я пошла к Бейнберри Холл и оставила это на переднем крыльце. Записки не было, когда твой отец уехал на следующий день. И тогда я поняла, что он ее видел.

– И потом это стало ежегодной традицией, – говорю я.

Ханна выдыхает облако дыма.

– Я думала, что если буду спрашивать так часто, то наконец получу ответ. И после нескольких лет, наверное, твой папа уже этого ждал.

– Он когда-нибудь говорил с тобой об этом?

– Не-а, – отвечает Ханна. – Он никогда с нами не разговаривал. Думаю, он боялся того, что я ему скажу.

– Но он все равно платил твоей маме? – спрашиваю я.

– Каждый месяц, – Ханна стучит сигаретой по краю керамической пепельницы и снова сильно затягивается. – С каждым годом он платил чуть побольше, отправлял деньги прямо на мамин счет. Наверное, из чувства вины. Да и плевать мне, какие у него были причины. Когда тебе надо заботиться о больной матери, тебе все равно, откуда приходят деньги. И почему.

– Даже если они от человека, которого ты считаешь убийцей сестры?

Ханна снова откидывается на стул, ее глаза сужаются в щелочки.

– Тогда особенно.

– Мне говорили, что большинство считало, что Петра сбежала. Почему ты считала, что мой папа как-то замешан в ее исчезновении?

– Потому что я видела, как он возвращался в Бейнберри Холл, – говорит Ханна.

– Когда?

– Где-то спустя две недели после того, как Петра пропала.

Шокированная, я наклоняюсь к столу, который снова качается.

– Две недели? Ты уверена?

– Абсолютно. Я очень плохо спала в первые недели после того, как Петра пропала. Я всю ночь лежала и ждала, когда она вернется. И однажды утром я встала на рассвете и пошла в лес, потому что думала, если я буду очень сильно искать, то найду ее, – Ханна обрывисто и грустно смеется. – И вот, я ходила по лесу за нашим домом. Когда я добралась до стены вокруг вашей собственности, я пошла по краю к главным воротам. Я уже почти дошла до дороги, когда увидела подъезжающую машину.

– Мой папа, – говорю я.

– Да, я очень четко его видела. Он вышел, отпер ворота и поехал дальше.

– Он тебя видел?

– Вряд ли. Я все еще стояла в лесу. Кроме того, выглядело так, что он хотел как можно быстрее добраться до дома.

– Как долго он был там?

– Не знаю. Я пошла домой до того, как он уехал.

– Как думаешь, что он там делал?

Ханна тушит свою сигарету.

– Тогда я не имела понятия. А теперь? Думаю, он отвозил тело Петры.

Шеф Олкотт сказала мне, что в тот вечер, когда мы уезжали, она съездила в Бейнберри Холл и не нашла там ничего необычного. Если папа убил Петру и засунул ее тело в пол, значит, он сделал это либо до того, как шеф обыскала дом, либо после.

Может, через две недели.

И в таком случае тело Петры надо было хранить где-то еще. Об этом я даже думать не хочу.

– Ты говорила кому-нибудь о том, что видела, как он вернулся в дом? – спрашиваю я Ханну.

– Нет, потому что вряд ли бы меня кто-то послушал, – отвечает она. – Полиции было все равно. К тому моменту история о доме с привидениями твоего отца уже набирала популярность. Всякие чокнутые уже начали приезжать к воротам, чтобы взглянуть на дом. А что до Петры, то все были уверены, что она сбежала и вернется, когда сама захочет. Но она так и не вернулась.

– Так считала и твоя мама, да?

– Да, – говорит Ханна. – Потому что я ей сказала, что так и было.

Она поджигает новую сигарету и затягивается. Такой длинный, исступленный затяг, во время которого она решает рассказать мне все, что знает.

– У Петры был парень. Вроде того.

Ханна позволяет этой фразе повиснуть, как бы с намеком. Интересно, поделился ли Брайан Принс с ней своей теорией о моем отце?

– Я не знаю, кто это был и как долго все это продолжалось, – говорит она. – Но она сбегала по ночам. Я знаю, потому что у нас была одна спальня. Она ждала, как ей казалось, пока я засну, а потом вылезала через окно. Когда я с утра просыпалась, она уже спала в кровати. Я как-то у нее это спросила, и она ответила, что мне все приснилось.

– А зачем ей было сбегать тайком?

– Потому что мама не разрешала встречаться. Или просто дружить с парнями. Как и все, что разгневает бога, – Ханна поднимает сигарету в качестве примера и делает очередной дьявольский затяг. – Факт о моей маме – она была строгой. Как и ее мама. И бабушка. Женщины Дитмеры усердно работали. И были богобоязненными. Не просто так они все были горничными. Чистота – это божественность.

Немного пепла падает с сигареты Ханны на кухонный стол. Она его не стряхивает. Такой маленький акт бунтарства.

– Когда мы росли, нам с Петрой все запрещали. Никаких дискотек в школе. Никаких походов в кино с друзьями. Только школа, работа и молитвы. Было понятно, что рано или поздно Петра взбунтуется.