Харлан Кобен - Всего один взгляд. Невиновный

— Перлмуттер об этом только что узнал. Может, теперь у них возникнет другая версия.

— А где, собственно, Уэйд Ларю?

— Неизвестно. Его ищут.

Грейс откинулась на подушки. Ребра ужасно болели. Глаза наполнились слезами.

— Как Джек?

— Плохо.

— Он выживет?

— Врачи не знают.

— Пусть они мне не лгут.

— Я передам. А теперь попытайтесь заснуть, Грейс.

В коридоре Перлмуттер говорил по телефону с капитаном департамента полиции Армонка Энтони Деллапеллем — они все еще делали обыск в доме Беатрис Смит.

— Только что осмотрели подвал, — доложил Деллапелль. — Там кого-то держали.

— Джека Лоусона. Мы это знаем.

— Возможно, — согласился Деллапелль после паузы.

— В смысле?

— Здесь остались наручники вокруг трубы.

— Ву его расковал и, наверное, оставил там…

— Не исключено. Там еще и кровь — немного, но совсем свежая.

— Ну, на теле Лоусона есть порезы.

Вновь возникла пауза.

— Деллапелль, что происходит?

— Ты сейчас где, Стью?

— В больнице Вэлли.

— Сколько тебе до нас ехать?

— С сиреной — минут пятнадцать, — ответил Перлмуттер, соображая, к чему гнет Деллапелль.

— В подвале есть еще кое-что, — сказал капитан. — Тебе на это нужно посмотреть.

В полночь Грейс кое-как поднялась с койки и начала ходить по коридору. Детей ненадолго привозили в больницу. Грейс настояла, чтобы по такому случаю ей разрешили подняться с кровати. Скотт Дункан привез ей одежду — адидасовский спортивный костюм. Грейс не хотела встречать детей в больничном халате. Ей сделали укол сильного обезболивающего, чтобы унять режущую боль в ребрах. Надо было, чтобы дети убедились: с мамой все в порядке, она в безопасности, и сами они тоже. Грейс держалась молодцом, пока не увидела, что Эмма принесла свою поэтическую тетрадь. Тут у нее по щекам потекли слезы.

У каждого из нас есть свой предел.

Дети провели ночь дома, в своих кроватях. Кора ночевала в спальне Грейс, а ее дочка Вики легла с Эммой. Дополнительно Перлмуттер послал женщину-полицейского дежурить в доме на ночь, за что Грейс была ему благодарна.

Сейчас в больнице было темно. Походив по коридору, Грейс попробовала выпрямиться. На это ушла целая вечность. Обжигающая боль в боку вернулась, а в коленный сустав словно насыпали битого стекла.

В коридоре было тихо. Грейс, сильно хромая, медленно шла по коридору. Ее наверняка попытаются остановить, но это ее сейчас мало беспокоило. Она была полна решимости.

— Грейс?

Она повернулась на женский голос, готовая ожесточенно настаивать на своем. Но сопротивляться не пришлось — Грейс узнала женщину со школьной площадки.

— Вы Чарлин Суэйн?

Женщина кивнула и медленно пошла ей навстречу. Они неотрывно смотрели друг на друга, спрашивая, отвечая и все понимая без слов, и этот немой диалог сказал им больше, чем долгие разговоры.

— Я должна вас поблагодарить… — произнесла Грейс.

— А я — вас. Вы его убили. Этот кошмар закончился.

— Как ваш муж? — спросила Грейс.

— С ним все будет в порядке.

Грейс кивнула.

— А ваш, я слышала, плох, — отозвалась Чарлин.

Обе женщины переступили некую границу, и фальшивые слова утешения больше не требовались; Грейс как воздух нужен был разговор начистоту.

— Он в коме.

— Вы его видели?

— Вот сейчас иду.

— Без разрешения?

— Да.

Чарлин кивнула:

— Давайте я вам помогу.

Грейс оперлась на Чарлин Суэйн — та оказалась неожиданно сильной. Коридор был пуст. Издалека доносился звонкий перестук каблуков по кафельному полу. Лампы горели вполнакала. Миновав пустой сестринский пост, они вошли в лифт. Джек лежал на третьем этаже, в отделении интенсивной терапии. То, что она идет туда вместе с Чарлин Суэйн, казалось Грейс очень правильным, хотя она и не могла объяснить почему.

Стеклянные стены разделяли отделение на четыре палаты, посередине сидела медсестра; такая планировка позволяла наблюдать за состоянием четырех пациентов сразу. Сейчас занято было только одно место.

Они подошли. Джек лежал неподвижно. Первое, что заметила Грейс, — это что ее сильный муж, здоровяк шесть футов два дюйма ростом, рядом с которым она всегда чувствовала себя как за каменной стеной, на больничной постели казался странно хрупким и маленьким. Она понимала, что это игра воображения — прошло всего два дня. Конечно, Джек похудел и его организм был сильно обезвожен, но здесь причина крылась в другом.

Глаза Джека были закрыты, в горло под кожу вставлена трубка, другая торчала у него изо рта, закрепленная белым пластырем. Еще одна тонкая двойная трубочка уходила в ноздри. Тонкий шланг капельницы тянулся к катетеру в правой руке. Вокруг теснились сложные аппараты, словно обступив больного и надвигаясь в каком-то футуристическом фильме ужасов.

Грейс почувствовала, что падает. Чарлин удержала ее. Отдышавшись, Грейс поковыляла к двери в палату.

— Вам туда нельзя, — окликнула ее медсестра.

— Она только немного посидит с мужем, — заверила медсестру Чарлин. — Пожалуйста!

Медсестра тихо сказала Грейс:

— Две минуты, не больше.

Отпустив Чарлин, которая открыла ей дверь, Грейс вошла в палату. Против ожидания, там не было тихо: воздух наполнялся ритмичным писком и жутким хлюпающим звуком, будто великан всасывал остатки воды через соломинку. Грейс села возле кровати. Она не коснулась руки Джека и не потянулась целовать его в щеку.

— Тебе понравится последняя строфа, — сказала она, открывая тетрадь Эммы и начиная читать вслух:

Грейс засмеялась и перевернула лист, но следующая страница, как и остальные, оказалась пустой.

За несколько минут до смерти Уэйд Ларю поверил, что наконец обрел покой.

Он отказался от мести. Ему уже не хотелось знать всей правды. Он знал достаточно. Он знал, в чем был виноват, а в чем — нет. Пора было все это отпустить.

У Карла Веспы нет выбора — ему никогда не оправиться от удара. То же можно сказать и о жутком вихре бледных лиц — сплошном размытом пятне горя, — которые ему когда-то довелось увидеть в зале суда и второй раз сегодня, на пресс-конференции. Уэйд потерял пятнадцать лет, но время относительно. Это смерть абсолютна.

Он рассказал Веспе все, что знал. Веспа, несомненно, был страшным человеком, способным на неописуемую жестокость, но за последние пятнадцать лет Ларю встречал много подобных людей, и лишь единицы из них можно было назвать одноплановыми. За исключением законченных психопатов, большинство преступников, даже тех, кого числили чудовищами, сохраняли способность кого-то любить, заботиться о них, заводить связи. Это не было противоречием. Просто такова человеческая натура.