Генри Сирил - Сценарий [litres]

Оживленный пьяный разговор друзей вернул меня в их компанию.

– Да где угодно! Посмотрите любой детективный сериал, – говорила миссис Уэлч, – там частенько находят владельца оружия по пуле.

– Это кино, – сказала Эйлин, – не будьте такой наивной, миссис Уэлч.

Миссис Уэлч упрямо поджала губы.

– Ну не знаю, просто в Нью-Йоркском департаменте полиции работают одни дармоеды, вот что я думаю.

– Вообще-то, – вмешался в разговор Бак, – она права, Эйлин. Теоретически, выпущенная из ствола пуля может сказать многое. В том числе и имя владельца оружия.

– Да? – Эйлин обернулась на брата и вскинула бровь. – И какого черта тогда? Почему этот ублюдок до сих пор не на моем разделочном столе?

– Потому что, сестренка, это только теоретически.

Миссис Уэлч с интересом заправского фаната детективных историй посмотрела на Бака так, что нам стало понятно: придется ему развить мысль со всеми подробностями. Впрочем, улыбнулся я про себя, миссис Уэлч могла и не проявлять такого любопытства: Бак попал в свою стезю. Об оружии он мог говорить вечность.

Бак осушил банку пива, смял ее и сунул в пакет под столом. Открыл новую.

– Любое оружие имеет свои «отпечатки пальцев», так называемые кримметки, которые оставляют на частях стреляного боеприпаса индивидуальные отметины. Например, затвор или ударник часто снабжены кримметками, и после выстрела на гильзе остаются вмятины, которых не может быть на гильзе от патрона, выпущенного из другой пушки. Кримметка в стволе – это уже для идентификации самой пули. Это делается при помощи крохотного штифта, внедренного в канал ствола. Этот штифт царапает мягкое брюшко пули, шрамирует его уникальной бороздкой.

Я согласно кивнул. Что-то подобное я уже слышал от Маккоя. Правда, без всех этих подробностей. Да они мне и ни к чему.

– И все же я еще не вижу эту сволочь на скамье подсудимых, – сказала Эйлин.

Бак хмыкнул.

– Сестренка, спусти пар, а то крышку сорвет. Говорю же, это только в теории так гладко работает.

– А на практике? – спросила миссис Уэлч.

– На практике есть куча «но». Кримметки оставляют следы, это так, но если пистолет левый, то его нет и в базе, разумеется. А значит, не с чем сравнивать. Бывает и так, что пистолет может быть вполне себе законно приобретенным и занесенным в базу, но из него произвели такое множество выстрелов, что кримметка износилась, ее реальные отпечатки могут не совпадать с ее же отпечатками в базе. Поэтому по закону необходимо систематически проходить обстрел оружия с целью корректировки кримметок фактических с кримметками в базе. Опять же, деформация выпущенной пули не должна быть серьезной. Влепишь ее в бетонную стену, и никакая кримметка уже не поможет. Чем прочней предмет, в который стреляли, тем больше вероятность того, что на пуле появятся лишние отметины в виде царапин, вмятин и прочего.

– Мой череп достаточно крепкий, чтобы испоганить отпечатки? – спросил я, шаря в карманах в поисках сигарет и зажигалки.

Эйлин и миссис Уэлч немедленно наградили меня таким взглядом, что мне стало неловко. Тормозов не было только у нас с Баком. Даже миссис Уэлч иногда вставала на сторону Эйлин, когда мы с Баком шутили на эту тему в чересчур циничной манере. Но на сей раз я и не думал шутить. Я спрашивал вполне серьезно.

– Могла ли черепная коробка деформировать пулю до неузнаваемости? – уточнил я вопрос и, не удержавшись, прибавил: – Или это только с моей рожей случилось?

– Сомневаюсь, – покачал головой Бак. – Пуля угодила тебе в глаз, это как в желе…

– Да хватит вам! – Эйлин поморщилась. – Совсем психи, что ли?

– Ладно, извини.

Бак продолжил:

– По гильзе намного проще установить владельца оружия. Но гаденыш, вероятно, не так туп, как нам бы хотелось. Он прихватил ее с собой. Если бы кто-то спросил мое мнение, то я уверен, ствол левый. Нужно быть полным идиотом, чтобы пойти на это с собственным оружием.

– Либо же, – пришла мне в голову неожиданная мысль, – все было не так, как нам представляется.

– Поясни? – спросила Эйлин.

– Мы смотрим на ситуацию всегда только под одним углом: на меня кто-то напал. Но что, если тот, кто стрелял в меня, всего-навсего защищался?

Все трое уставились на меня, будто только что услышали самую большую глупость в жизни.

– Это исключено, – сказал Бак. Я не припомню, чтобы он был так серьезен когда-либо еще, как в ту минуту. – Я знаю тебя, ты не способен на такое.

– Считаешь, я не могу напасть на человека?

– Ты слишком добрый, дружище. – Бак тепло улыбнулся. – И я вовсе не имею в виду, что ты размазня или что-то в этом роде. Как раз наоборот, я в жизни не видел более благородного человека, чем ты.

– Старик, да ты набрался. – Я хлопнул его по плечу.

На самом деле я хотел обнять его. Он тронул меня своей пьяной исповедью.

– Да, я напился. И что? Сегодня день рождения моего лучшего друга, так что имею полное право, черт возьми.

Он поднялся на ноги.

– Хочу сказать тост. Минуту назад, Борис, ты сморозил великую глупость, предположив всякое такое о самом себе. Думаешь, стрелявшей в тебя всего лишь защищался? Что ж, я допускаю это.

– Заткнулся бы ты, пока не наговорил того, о чем завтра будешь сожалеть. – Эйлин потянула брата за руку, призывая обратно сесть, но он осторожно высвободился.

– Дай мне закончить, сестренка. Да, я допускаю такое. Но только в одном-единственном случае: в случае, если говнюк заслужил это. И если ты первым напал, значит, у тебя были на то веские причины. А значит, в сущности, ничего не меняется. Стрелявший в тебя, как ни крути, урод, и нечего тут голову ломать. Ты мой брат, Борис. И я точно знаю, какой ты человек. За тебя.

И мы открыли еще по одной.

Это мой двенадцатый день рождения. Четвертое июня.

Летние каникулы в самом разгаре.

Мы едем в парк Кеннет Хан, один из крупнейших парков этого ублюдского города. Удивительно, почему папаша потащил нас сюда, а не в Брентвуд-парк, где у него больше шансов сбить с ног бегающего Джерри Брукхаймера и в качестве извинения начать умолять того вместе пообедать в «Нобу Малибу». Правда, в таком случае ему пришлось бы настаивать именно на обеде и желательно в будний день. Потому что забронировать столик на ужин в субботу он не смог бы, даже если бы задействовал связи всех «знаменитостей» в своей записной книжке. В лучшем случае пришлось бы усаживать Брукхаймера за барную стойку.

Папаша выкуривает по полторы пачки красного «Мальборо» в день, но все равно каждую пятницу, задыхаясь и отхаркиваясь, нарезает круги по беговым тропинкам Раньон Каньона. Пару раз он брал меня с собой, и это жалкое зрелище отпечаталось в моем сознании, наверное, на всю жизнь.