Генри Сирил - Сценарий [litres]

«Да, и в самом деле похож».

«Похож? Да один в один! – смеется Нэд. – Я нашел его на прошлой неделе, когда собирал листья для…» – Он затыкается на полуслове и краснеет.

«Для чего?» – спрашиваю.

«Ну… – Нэд мнется. – У меня есть хобби. Я это… собираю гербарии. Только не смейся надо мной, хорошо?»

Он издевается? Собирает гербарии? Но я не смеюсь. Не потому, что он меня попросил. Просто меня это совсем никак не веселит. Не удивляет. Не умиляет. Ни черта. Такие, как Нэд, вечно выдумывают себе самые нелепые хобби. Будто нарочно.

«С чего мне над тобой смеяться? – говорю я и понимающе улыбаюсь. – По-моему, это здорово. По крайней мере, лучше, чем собирать марки. Вот уж действительно глупое занятие».

Нэд оживляется.

«Спасибо».

Он будет всю жизнь извиняться и благодарить. Как мистер Уэбб, учитель истории в нашей школе. Он постоянно подменяет других учителей, берет дополнительные классы, никогда не наказывает учеников за плохое поведение или невыполненную домашнюю работу и все время извиняется и благодарит.

Нэд раскидывает носком ботинка упавшую листву, потом наклоняется и поднимает сосновую шишку. Пару секунд он разглядывает ее, а потом его что-то осеняет.

«Подожди меня тут, хорошо? Я мигом».

Не успеваю я и рта раскрыть, как он убегает вверх по холму, повторяя «Я мигом».

Джаспер собирается побежать следом, но Нэд останавливает его.

«Останься, дружок, я сейчас вернусь».

Собака поскуливает, но как только я начинаю чесать ее по загривку, тут же забывает о хозяине и начинает вертеться у меня под ногами.

Час назад Нэд расстроился, когда узнал про мой день рождения. А только что он поднял с земли старую шишку, что-то щелкнуло в его голове, какая-то мысль, и он побежал в сторону своего дома. Я никогда в жизни не назову себя гением, если сейчас ошибусь: он побежал за подарком. Какой-нибудь идиотской поделкой из шишек, одной из тех, что он мастерит, когда не занят собиранием гербариев.

Чтобы занять себя хоть чем-нибудь, я забираюсь на огромный валун. В парке таких немного, но рядом с Мушу один сохранился. Он стоит на краю пологого склона, и с его вершины открывается вид на всю парковую зону отдыха внизу, у дороги, где наши предки отмечают мой день рождения.

Я смотрю вниз.

И вдруг мне становится хорошо. Я чувствую волнение. Я радуюсь любому чувству, как нищий двадцатидолларовой купюре. Боже, как это приятно.

«Джаспер! Ко мне, мальчик».

Собака взбирается на валун, перепрыгивая зигзагами, словно горный козел с выступа на выступ.

Склон очень ровный, почти горизонтальный, но если прибавить к нему высоту камня, на котором я стою…

«Умница, хороший пес».

Джаспер, виляя хвостом, подходит ко мне, заглядывает за край валуна и отступает.

«Чего ты испугался, глупый?»

Я чешу его за ухом, сажусь на край камня и усаживаю Джаспера к себе на колени.

Глажу его по голове. Он тычется в меня мордой, норовит облизнуть лицо. Я позволяю ему это сделать.

И в следующую секунду сбрасываю его.

Внизу, чуть левее от того места, где я сижу, – рассохшийся пень не меньше трех футов в диаметре. Его обломки острыми пиками торчат во все стороны. Мне хватает сил добросить туда Джаспера.

Раздается треск, который почти не слышен из-за пронзительного скулежа.

Между мной и умирающей собакой около двадцати футов, и я отлично вижу расплывающуюся под Джаспером кровь. Ее немного.

И тут происходит что-то странное. Я не успеваю справиться с этим, настолько это неожиданно: я прыскаю смехом; коротким смешком, который непроизвольно вырывается у людей, когда они увидят или услышат что-то идиотски забавное.

Джаспер еще еле слышно поскуливает, а я уже несусь со всех ног в сторону, куда ушел Нэд. Я хочу увидеть его лицо, когда он узнает о случившемся. Я хочу, я жажду усилить то чувство, которое уже начинает угасать. Я бегу и предвкушаю тот момент, когда Нэд увидит мертвое тело своей собаки, исколотое обломками старого пня. И только от одной этой мысли я испытываю удовольствие.

Вовремя спохватившись, я стираю улыбку с лица и сосредотачиваюсь на своих глазах.

И вовремя.

Впереди я замечаю Нэда. Он идет мне навстречу, что-то сжимая в руке.

«Нэд! – кричу я во всю глотку. – Там… там… скорее! Джаспер! Он упал… Это моя вина!»

«Что случилось? – Он перепуган. – Что с Джаспером?»

Мы поравняемся. Задыхаясь и плача, я повторяю:

«Это моя вина. Мне хотелось посмотреть на долину с высоты, а Джаспер, он упал!»

Моя речь сумбурна. Слезы и страх мешают говорить внятно. На моем лице ужас. Подобное мне еще не доводилось разыгрывать, и я боюсь, что Нэд может увидеть фальшь. Но он ничего не видит. И не слышит. Он бежит к месту трагедии. Он падает, раздирает колени, встает и бежит дальше.

«Мамочка», – шепчет он.

Я слышу это, потому что бегу рядом. Правда, в отличие от него, я слежу за дорогой и удачно огибаю каждую рытвину. Падать и разбивать колени мне вовсе не хочется.

Мы пробегаем мимо деревянного Мушу, несемся к валуну.

Теперь главное – не упустить момент. Нужно внимательно смотреть на Нэда. На его лицо.

На глаза.

Не упустить ни единого мига его боли и отчаяния. Иначе все было впустую.

И Эдвард Спенсер, «Нэд – из дома обед» с вечно слезящимися глазами, не подводит меня.

«О боже, Джаспер, нет!»

Он падает на колени рядом с трупом собаки, не решаясь притронуться к нему. Я опускаюсь рядом, всхлипываю и растираю слезы по лицу. Я смотрю прямо перед собой, на Джаспера, но на самом деле я ни на секунду не выпускаю из поля зрения глаза Нэда. Я не помню, чтобы когда-то еще со мной было что-то подобное. В тот день я испытываю самые сильные эмоции за все двенадцать лет своей жизни.

Я не могу совладать с собой. Чувство счастья накрывает меня. Я не в силах сдержать улыбку. Из последних сил я искривляю рот в плаксивый зигзаг и медленно отхожу за спину Нэда.

Он рыдает в голос, нерешительно тянет руки к Джасперу, но в последний момент отдергивает их, как от раскаленной печи. И снова тянет.

Я в безопасности. Нэд не видит меня. В случае чего, если он решит вдруг резко обернуться, я прижму ладони к лицу и начну громко всхлипывать. Но пока он сидит ко мне спиной, ревет и все никак не решится дотронуться до Джаспера.

И я перестаю сдерживать себя.

Я начинаю беззвучно смеяться.

«Прости, прости, – причитает Нэд, – ты же хотел пойти со мной, зачем я тебя остановил, прости, дружок».

Извиняется и благодарит. Благодарит и извиняется. Ничтожество.

Той ночью, лежа в кровати, когда от дневных ощущений почти ничего уже не останется, лишь блеклая тень погасших эмоций, я найду для себя то, что в дальнейшем стану называть Источником Вечной Радости.

Предвкушение.

И еще кое-что я пойму и после этого не усну уже до самого утра: