Генри Сирил - Сценарий [litres]

Нет, разумеется, ни с каким камушком я в полицию не пошел. Смешно.

Это во-вторых, если мы говорим с тобой начистоту. Ноги мои еще ходили, а на карте оставались какие-то деньги – вот главная причина того, что я так и не пошел в полицию. Никто не мог лишить меня права мести. Я нажимал на курок бесчисленное количество раз. Когда засыпал. Когда запихивал в себя завтрак. Я вышибал тебе мозги, выписывая очередной чек за услуги частного детектива. Я слышал хруст твоей черепной коробки, когда заправлял бензобак по дороге в еще один город, в котором ты побывал. И страшно мне делалось только от одной мысли. Я гнал ее от себя, потому что она лишала смысла всю мою жизнь, создавала вакуум в душе. Меня бросало в пот, когда я позволял ей проникнуть в размышления.

Простая и невыносимая мысль – мысль о твоей невиновности.

Что, если я ошибся? Если, охваченный горем и отчаянием, я сделал неправильный вывод? Да, серый морской камушек с сине-красными вкраплениями, несомненно, принадлежал тебе. Но это еще не делает тебя убийцей, верно, Эндрю? Ты мог бывать там и раньше. Мог обронить его задолго до всего случившегося. И самое главное, ты мог приходить туда так же, как и я, в поисках ответов. Боль и отчаяние могли привести тебя в то место, к проклятому ангару. Я гнал такую возможность прочь из свой головы. И молил бога, чтобы ошибки не случилось. Чтобы именно ты оказался ее убийцей, моей малютки. В любом случае я должен был разыскать тебя и все выяснить.

К тому моменту, как я добрался до Нью-Йорка, ты был уже обречен. Я собирался застрелить тебя, даже если бы ты все отрицал. Я настроил себя не верить ни единому твоему слову. Убийца моей девочки не мог остаться безнаказанным. А другого убийцы, кроме тебя, на примете не было.

Петля затягивается на моей шее… О! Сколько раз я представлял себе это. Пожалуй, не меньше, чем то, как пуля из моего «Сикампа» разносит тебе голову.

«Это он убил моего ребенка. Пожалуйста, Господи, я прошу тебя только об одном, только об одном молю тебя, Господи. Не допусти иного, заклинаю тебя!» – такой молитвой я начинал день. И ею же заканчивал.

И Господь услышал меня.

Шестнадцатого апреля две тысячи девятнадцатого года в штате Нью-Йорк, после двух десятилетий поисков, я сделал то, что делал тысячи раз в воображении. Я выстрелил в лицо детоубийце. Я выстрелил в тебя, Эндрю. Рука моя не дрогнула. В душе не оставалось сомнений.

Господь услышал мои молитвы.

Ошибки не было. Потому что я получил самые неопровержимые доказательства твоей вины – признание.

Ты не отрицал. Не спорил. Не молил о пощаде.

И тогда я выстрелил.

Но слишком поздно. Ты успел нанести еще один удар, от которого мне уже никогда теперь не оправиться.

Первые лучи солнца, просочившись сквозь жалюзи, проложили бледную бороздку по полу комнаты.

Я лежал в кровати, глядя на потолок, в одну точку. Мысли горячечным вихрем кружили в голове.

Бак. Он избил меня? Когда? За что? За что?!

Первое, что пришло мне на ум, как только я проснулся от кошмара, – что Бак и есть тот самый человек, сделавший из меня инвалида. Это он стрелял. Но когда я немного успокоился и смог более или менее трезво рассуждать, я отбросил эту мысль. Ведь будь это Бак, Стэнли узнал бы его при встрече, когда держал нас в квартире, направив на нас дуло игрушечного пистолета. Стэнли видел стрелявшего, запомнил его лицо. Пускай и не во всех деталях, но все же запомнил. И не мог не узнать, окажись тем гадом мой друг.

Друг ли?

Ты превращаешься в параноика, если вместо воспоминаний – пустота.

Опираясь на логику, я старался гнать от себя идиотские предположения, но сколько бы я ни пытался, все равно против воли связывал этот сон с нападением на меня.

Ты становишься параноиком, если не помнишь школы, в которой учился.

Что я знал о людях, окружающих меня? Все, что мне было известно, я знал с их слов. Они наполняли мою черепную коробку всем, чем считали нужным. Новая статья в Википедии, пиши что хочешь, не боясь исправлений модератора.

Я поднялся с кровати и, доковыляв до ванной, умылся холодной водой.

Что за бред? Мне приснился кошмарный сон, и теперь я готов обвинять своих друзей черт знает в чем. Эти люди – все, что у меня есть.

Или они хотят, чтобы я так думал.

Хватит, придурок! Хотя бы не обобщай. При чем тут миссис Уэлч?

Умывшись, я посмотрел в зеркало над раковиной.

Вмятина на черепе была, конечно, на месте. Она никуда не делась. Нелепая, будто кто-то стер часть головы ластиком. Или при помощи фотошопа.

Уж она-то – не сон.

Я смотрел на свое уродливое отражение, и вдруг мне сделалось невыносимо тоскливо на душе. Да к черту все, подумал я, к черту эти бесплодные поиски своего потерянного «я». Через девять недель мне предстоит операция, после которой я вновь буду похож на нормального человека (по крайней мере, дети не будут шарахаться в сторону, завидев меня без кепки), и гори оно все огнем.

– Кто бы ты ни был, – сказал я вслух отражению, обращаясь, однако, вовсе не к себе, – я прощаю тебя. И отпускаю. Можешь катиться ко всем святым, вместе с причинами, по которым решил снести мне череп.

– С кем ты там разговариваешь? – услышал голос миссис Уэлч через закрытую дверь ванной комнаты. – С тобой все в порядке?

– Да, все хорошо, – соврал я. – Доброе утро.

– Доброе. Я сварю кофе.

– Отлично. Не жалейте молока, миссис Уэлч.

– Да знаю, – рассмеялась она.

Я успел подумать об Эйлин. Причастна ли она ко всей этой истории?

До того, как раздался звонок.

Я успел подумать, если и правда этот сон можно трактовать буквально и Бак в самом деле избил меня, ограбил и… быть может, переписал мое прошлое на свой лад, – плевал я на это. Плевал. Я хочу начать жить с чистого листа. С любого листа, но жить! У меня больше не осталось сил шарить в непроглядной тьме беспамятства. Бак нашел для меня какого-то хорошего хирурга, оплатил операцию, и чхал я на все остальное.

Если это ты, дружище, спустил курок, то и хрен с ним. Хрен с ним со всем.

До того как раздался телефонный звонок, я решил уехать куда глаза глядят сразу после операции. Подальше от наркоманов с игрушечными пистолетами; от комнат с зеркалами Гезелла; от фотороботов и от придурков, стреляющих в людей ради какой-то долбаной книги.

Я простил всех и не простил никого. Я не помнил прошлого, но не желал вспоминать.

До того, как позвонил телефон.

– Малыш, твой мобильник. Второй раз звонит. Готова спорить, Бак стоит под окнами. Видимо, есть работа на сегодня.

Выйдя из ванной, я сунул в рот сигарету и пошел в комнату за телефоном, который к тому времени снова начал звонить.

На экране смартфона светился незнакомый номер. Впрочем, ничего фантастического: почти любой номер для меня – незнакомый. В скудной записной книжке дешевого смартфона, купленного мной за тридцать пять долларов на «Крейглисте», значилось всего несколько номеров.