Генри Сирил - Сценарий [litres]

– Не переживайте по этому поводу. Я не собираюсь оспаривать право на собственность. Насколько понимаю, вы находились с ними рядом все это время. В любом случае я заслуживаю его меньше кого бы то ни было. До свидания, Трейси.

Уже в машине, когда мы собрались отъезжать, Трейси подошла и постучала в окно.

– Вы так скоро собрались, и я совсем забыла сказать. Не знаю, важно это или нет, но у нас остались кое-какие ваши личные вещи. Мы не стали их выбрасывать, когда делали ремонт, посчитали, что вы, быть может, рано или поздно появитесь. Они в гараже, идемте.

Эйлин осталась в машине, а мы направились к гаражу, примыкающему к дому и ведущему сразу в гостиную.

Вся жизнь, протянувшаяся через океан, уместилась в небольшой коробке из-под обуви фирмы «Коул Хаан».

Две жизни.

Коробка посерела от пыли. Я раскрыл ее и первое, что увидел, – детский браслет из круглых грязно-розовых стекляшек. Когда-то он был тона на два светлее. Я подарил его сестре еще там, в России, на деньги, которые получил за то, что бегал пацанам из старшей группы детдома за сигаретами, стрелял у прохожих. Были тут и две фотографии. На одной – мы вчетвером на пляже. Я, Даша и наши новые родители. На второй запечатлены родные отец с матерью. На папе клетчатая рубашка, заправленная в брюки. Мама в светлом сарафане, густые волосы распущены. Какой она, оказывается, была красивой. У Даши ее нос.

Под фотографиями лежала синяя пластиковая папка, на которой маркером было написано: «Сценарий психологического триллера. Рабочее название «Сценарий». Автор Эндрю Гудман».

Я работал сценаристом? Или я только мечтал стать им? Да, в общем-то, что тут удивительного, я жил в Лос-Анджелесе.

Вот и все. Браслет, пара фотографий и сценарий, написанный мечтательным парнем, который, вероятно, грезил американской мечтой. Накопления за сорок лет бестолковой жизни. Однако я рад и этому. Бесконечно этому рад. В дневнике монстра я читал: «Эмоциональная память, не доверяйте ей самое ценное, что только у вас есть: пережитые ощущения». Теперь у меня были изображения тех, кто мне был дорог, кто являлся частью моей жизни, наполнял ее смыслом. Я не хочу забывать их лиц. Не хочу. Ибо нет ничего страшней, чем забыть тех, кого любишь. Каким я был кретином. Боже, каким кретином! Слабаком. Не зная, как унять боль потери, я поступил как самый последний трус: бросил все свои жалкие силы на то, чтобы стереть Дору из памяти, потому что видеть ее образ, закрывая глаза, было невыносимо; слышать голос ее, оставаясь одному в ночной тишине, – невыносимо.

Она не заслужила этого. Не заслужила мучительной смерти от рук садиста в обличие ребенка.

И она не заслужила, чтобы старший брат, человек, которому она верила, которого любила, человек, являвшийся для нее единственным по-настоящему родным, предал ее забвению.

Я еще раз взглянул на фотографию с Дашей, и ком застрял в горле. К этому нужно привыкнуть.

Но я привыкну. Привыкну.

Сложив вещи обратно, я взял коробку и направился из гаража. Я шел медленно, волоча искалеченную ногу.

Человеческая память плохо изучена.

Баптисте Каа оказалось достаточным просто взглянуть на автомобильное колесо, и воспоминания разом накрыли его. В какую-то секунду он вспомнил всю свою жизнь до инсульта. Ко мне прошлое возвращалось рваными эпизодами.

Мы с Дашей в кабинете директора детского дома. Держимся за руки. Директор представляет нас пожилой паре. Они не говорят по-русски. Они американцы. В глазах женщины стоят слезы нежности. Она тепло улыбается и жестом приглашает сесть рядом с ней. Мы покорно садимся. Мы не хотим в Америку. Мы вообще никуда не хотим. Детдомовцы редко мечтают о приемной семье, как бы это кому ни казалось нелепым. Им страшно оставлять привычную среду и в очередной раз привыкать заново к новой жизни.

Мы в самолете. Я выглядываю в иллюминатор и вижу, как город, в котором мы родились, исчезает, а на его месте проявляются симметричные прямоугольники полей.

Вспышка.

Я вижу Дашу. Теперь она Дора. Она лежит в своей комнате. В ее руках огромная тонкая книга. «Как собрать воздушного змея своими руками».

Вспышка.

Мы в парке. Я не знаю названия. Не помню. Дора, уставшая от беготни, сидит рядом на скамейке. Я пью кока-колу. Она ест мороженое. Я выбираю подходящий момент и легонько ударяю по рожку снизу. Ванильный шарик пачкает ей нос и подбородок. Мне кажется это смешным. Впрочем, Дора тоже хохочет.

Вспышка.

Дора у бассейна. Она может часами плавать в нем. И я тоже. По крайней мере, первое время. Трудно было привыкнуть к тому, что у нас есть собственный бассейн.

Вспышка.

Дора входит в дом. Из рассечения на коленке идет кровь. Мама Глэдис вскрикивает и подбегает к ней. «Ты в порядке, дорогая?» Дора виновато опускает глаза и говорит с сильнейшим акцентом: «Я разбила велосипед. Я не заметила этот чертов камень».

Вспышка.

Ее первый день в новой школе, в новой стране. Она ужасно волнуется из-за того, что еще плохо знает язык.

Вспышка.

Вспышка.

Вспышка.

Я жадно их хватал, боясь потерять хоть одну. Пускай обрывки, пускай несвязные моменты, но даже им я был счастлив. Каждая вспышка стальным шипом вонзалась мне в сердце, но я жаждал новых. Пока не соберу их все. Пока в полной мере не смогу отблагодарить сестру за то, что она просто жила на этом свете. Я отблагодарю ее памятью о ней.

Я убегал, чтобы забыть. Я вернулся, чтобы вспомнить.

Эйлин с водительского места дотянулась до дверцы и открыла ее. Я сел. Коробка стояла у меня на коленях.

Эйлин вопросительно посмотрела.

«Куда едем?»

Когда я взглянул на нее, она улыбнулась. Я всегда любил ее улыбку. Она делала Эйлин еще красивей. Но в этот раз она показалась особенной. В ней было столько теплоты и искреннего желания поддержать меня хоть как-то, что я не удержался и поцеловал Эйлин в щеку.

– Хочешь есть? – спросила она, немного смутившись.

Я улыбнулся в ответ.

– Потом.

Я ввел в навигаторе «кладбище Роуз-Хилз», и на карте появилась синяя змейка маршрута.

– Сейчас я хочу поздороваться со своей семьей. Хочу поздороваться с Дорой.

Появляется картинка.

Экстерьер: Улица. День.

Звучит саундтрек. «О чем ты думаешь, скажи». Мирей Матье.

Интерьер: Кафе. За столиком сидит детектив Адамс и пьет кофе.

Он переводит взгляд на окно. Смотрит на огромный билборд на противоположной стороне улицы – реклама фильма.

«С двадцатого апреля во всех кинотеатрах. «Сценарий».Психологический триллер».

Адамс допивает кофе, кладет деньги на стол и выходит.

Идет по улице.

Камера отдаляется, переходит в общий план, затем в сверхобщий, затем в панораму города.

Экран медленно темнеет.