Карстен Дюсс - Убивать осознанно

— Как говорится, день у вас не задался, господин Мёллер. Так ведь?

Есть такой опыт перед смертью, когда перед внутренним взором умирающего, как кинофильм, проигрывается вся его прежняя жизнь. Перед внутренним взором господина Мёллера сейчас проигрывался кинофильм о его будущей жизни. И это был фильм ужасов. Так как господин Мёллер как будто принимал контрастные ванны («Черт, моя подружка обманывает меня… Ура, моя подружка не обманывает меня… Черт, моя подружка не обманывает меня, и все же она уходит… Как так — я лишусь работы?»), то он без всякого сопротивления принял предложение Саши.

Господин Мёллер должен был в последний раз передать Тони полицейскую информацию. Информацию ложную. После этого господин Мёллер больше никогда не услышит ни о Тони, ни о парочке в спальне и не увидит запись своего выступления в номере отеля.

А все потому, что он женится на Баше и будет жить с ней счастливо до самой пенсии.

Часть о женитьбе и пенсии, конечно, никогда не сбудется, но представлять это было так приятно. Ведь одними угрозами нельзя мотивировать человека к сотрудничеству. Ложь для этих целей подходит куда больше.

Как и планировалось, Саша и Станислав очень быстро привели господина Мёллера в требуемое состояние. В Сашиных руках он был податлив, как воск. Ему требовалось быстро придать подходящую нам форму, прежде чем он окончательно не расплавился и не растекся.

— Как ты называешь свою подружку, когда не зовешь ее потаскухой? — поинтересовался Саша.

— Я… Баша… Мою подружку зовут Баша, — ответил Мёллер.

— Это ясно. Но мужчины обычно дают ласковые имена своим женщинам. Потому что, если женщину зовут, например, Гильдрун, это не очень располагает к эротике. Или потому что женщина по имени Роза действительно благоухает, как роза. Итак, как ты называешь Башу, когда речь заходит о делах амурных?

— Зайка.

— А она тебя?

— Какое это имеет отношение к делу?

— Никакого. Просто у меня есть веселое видео, и я задаю веселые вопросы.

— Она называет меня… кроликом.

Саша прыснул от смеха, представив амурные подвиги кролика Мёллера с его польской зайкой.

— Хорошо, а теперь перейдем к диктанту, господин кролик.

Саша положил на маленький письменный стол у стены карандаш и бумагу и жестом приказал Мёллеру сесть.

— Зачем это?

— С этого момента ты больше не «мистер-я-убью-эту-потаскуху», ты «мистер-хочу-провести-свою-жизнь-с-тобой». Поэтому сейчас ты напишешь своей зайке небольшое письмо, в котором объяснишь, почему тебя не будет на выходных.

— Что значит… не будет?

Саша проигнорировал вопрос Мёллера.

— Пиши: зайка моя, меня не будет на этих выходных, но это во благо нашей любви. Не спрашивай больше ни о чем. Знай только одно: речь идет о нашем будущем. В понедельник ты обо всем узнаешь. Любящий тебя кролик.

Что касается этой части плана, то меня немного мучила совесть. С моральной точки зрения это было так себе — заставлять господина Мёллера врать его ни в чем не повинной спутнице жизни. Но пребывающая в полном неведении подружка, в истерике ищущая своего пропавшего кролика-полицейского, — это тоже было так себе, ведь и без того нужно было устранить этого самого полицейского и еще двух мафиози. К счастью, книга Йошки Брайтнера заверила меня, что ложь сама по себе не является чем-то плохим. В этом случае уж точно нет.

«Ложь отягощает совесть. Правда — освобождает. Так говорят. Но это неверно. Обращаться с правдой зачастую труднее, чем с ложью. Правда может ранить сильнее, чем ложь. Бывает такая правда, которая никого не касается и ее можно защитить с помощью лжи. Важно, с какой позиции вы сами делаете выбор между ложью и правдой» .

Ведь никто бы не поверил, если бы Мёллер написал на листочке: «Моя зайка, я коррумпированный легавый. Я понятия не имею, увидимся ли мы снова. Скорее всего, сейчас меня убьют. Твой кролик».

И как потом рассказал мне Саша, осознанные мотивирующие аргументы были совершенно излишни в случае Мёллера.

После того как Мёллер оскорбил свою Башу, назвав ее потаскухой, и чуть не застрелил, ему относительно легко далось вранье в письменной форме. Тем более что два мафиози угрожали его жизни и эта ложь была единственной возможностью избежать того, чтобы Баша узнала эту историю с потаскухой и стрельбой. Ложь облегчила ему восприятие ситуации, пусть даже он понятия не имел об осознанности.

Мёллер написал записку, о которой его просили, и даже очень красивым почерком.

Саша перечитал записку и отдал ее секьюрити-леди, к тому времени уже полностью одетой, как и ее партнер.

Парочка вышла из номера и направилась в бар отеля. Там записка незаметно перекочевала в сумочку Баши, которая, предположительно через час, должна была найти ее, когда будет искать ключи от входной двери.

— Так, — сказал Саша, — а теперь нам пора позаботиться о твоем звонке Тони…

— Зачем мне звонить Тони? — со страхом спросил Мёллер.

— Ну, это будет последний звонок. Положишь конец многолетнему сотрудничеству.

— И что мне ему сказать?

— Скажи ему, что наш драгоценный адвокат Димель держит в подвале охранной фирмы Вальтера некоего Мальте.

— Но… — Мёллер, очевидно, тоже думал, — откуда я мог это узнать?

— Господин Димель написал мне об этом в эсэмэс, а ты, как полицейский, ведущий расследование, конечно, прочитал его, — разъяснил Саша.

— Или это эсэмэс мы тоже должны для тебя подделать, чтобы ты зашевелился? — сказал Станислав.

— Нет, но что конкретно мне ему сказать?

— Ну, прекрасно, давай проиграем всю ситуацию.

Саша взял в левую руку цветочную вазу, которая стояла на столе.

— Это господин Димель.

Потом он взял в правую руку пульт, лежавший на телевизоре.

— А это я.

Он приподнял пульт.

— Я такой господину Димелю: «Этот тип в подвале у Вальтера начал приходить в себя».

Потом он приподнял вазу.

— А господин Димель такой: «Он уже что-то рассказал?» А я такой: «Не. Только то, что его зовут Мальте. Он еще оглушен. Сообщить о нем Тони?» А господин Димель такой: «Пока не надо. Сначала я поговорю с ним наедине». А я: «Когда?» А он: «Через два часа». И на этом все.

Саша посмотрел на Мёллера.

— Понятно?

Подобные разговоры явно были близки Мёллеру. Он кивнул.