Джон Маррс - Тьма между нами

С привычным подозрением осматриваю комнату. Пуф придвинут к окну, обивка изрядно примята. Все остальное выглядит как обычно. Но я не спешу расслабляться. Жизнь научила не доверять первому впечатлению. Хотя вряд ли, конечно, она рискнет повторить ту же ошибку.

— Что там? — отвечаю я, вытаскивая из кармана ключ от скобы.

Мэгги не реагирует. Стоит у ставен и показывает на дом, расположенный напротив коттеджа Элси.

— Видишь вон то окно? — спрашивает она, указывая на стекло, наполовину замазанное белой краской. — Я могу заглянуть в комнату.

— Ого, вот это новости! — фыркаю я. — Куда мне позвонить? В «Дейли мейл» или в Си-эн-эн?

— Дослушай сначала, — огрызается Мэгги и тут же спохватывается, понимая свою оплошность.

Я пропускаю ее грубость мимо ушей.

— Хорошо, продолжай.

— Ты знаешь семью, которая там живет?

— Здоровалась пару раз на улице, но внимания особо не обращала.

— Вчера вечером я видела, как мать ударила свою маленькую дочь.

— В смысле «ударила»?

— В самом прямом.

— Шлепнула по попе или дала подзатыльник?

— Она ударила свою дочь по лицу так, что та отлетела, ударилась о стену и упала на пол.

Мои волосы встают дыбом. Я не терплю жестокости по отношению к детям, животным и старикам (понимаю, что из моих уст это звучит весьма странно). Подхожу к окну, чтобы лучше разглядеть комнату за окном.

— Ты уверена, что не ошиблась?

— Совершенно уверена! Так все и было.

— Видела своими глазами?

Мэгги колеблется долю секунды — слишком долго, на мой взгляд.

— Я еще не выжила из ума, несмотря на то, что ты всем про меня болтаешь, — бросает она. Похоже, мои слова ее задели. — Малышка просидела одна в запертой комнате всю ночь до сегодняшнего утра. С ней плохо обращаются.

Мэгги перехватывает мой взгляд. Нам обеим очевидно сходство между ситуациями, в которых оказалась она и эта бедная девочка. Разница лишь в том, что ребенок ничем не мог заслужить подобного обращения.

— Ты видела ее сегодня вечером? — спрашиваю я.

— Мать снова заперла ее примерно час назад. Потом пришел отец и выпустил. Мы должны что-то сделать, Нина.

Если Мэгги не врет, тогда действительно надо действовать: нельзя, чтобы ребенок страдал. Но вдруг она ошибается? Или обманывает, надеясь сбежать каким-то хитрым способом? Неужели она способна играть на таких святых чувствах?

— Сейчас вернусь, — говорю я и ухожу, однако задерживаюсь у двери в поисках знака, что это лишь спектакль, разыгранный с целью обмануть меня.

Мэгги стоит, приклеившись к стеклу, и не обращает на меня никакого внимания. Похоже, говорит правду. По крайней мере, мне очень хочется ей верить.

Возвращаюсь с подносом, где стоит ужин на двоих. Мы садимся бок о бок на пуфик, ставим тарелки на колени, едим картофельное пюре с колбасками и наблюдаем за окном через дорогу. О неудавшейся попытке побега молчим.

Мы никогда раньше не ели с ней вместе в спальне. Мэгги берет с подноса металлический нож, чтобы разрезать колбаску, и в ту же секунду мы обе понимаем, какую оплошность я допустила. Злюсь на себя — всего несколько минут назад думала про бдительность, а теперь фактически собственными руками протянула ей оружие. Она поворачивает нож и передает его мне рукояткой вперед.

— Всё в порядке, — отвечаю я, и она продолжает, как ни в чем не бывало:

— Вкусные колбаски. С чем они?

— На них была скидка. С перцем чили.

— Чили? Надо же… Ты в детстве обожала пюре с колбасками.

— Да, праздник для желудка.

— А мое любимое блюдо — ростбиф, йоркширские пудинги [18] Готовятся из кляра и, как правило, порциями размером с традиционный круглый кекс. и жареная картошка.

— Никогда не умела готовить эти пудинги, как ты.

— Весь секрет в том, какова температура в духовке. Если выставить слишком высокую, они не поднимутся. Алистеру они тоже никогда не удавались, готовил он плохо.

Упоминание папы немало меня удивляет, а то, как невзначай она это делает, будто мы постоянно о нем говорим, вообще вгоняет меня в ступор. В одном Мэгги остается верна себе: никогда не называет его «твой отец», словно лишая его тем самым родительских прав.

— Неправда, — возражаю я. — По выходным он всегда готовил. И я ему помогала.

— Да, готовил. Но знаешь, как говорят, пекарь — не повар. Мучное и десерты он пек отменно, а вот насчет всего остального… Помнишь, когда я заболела опоясывающим лишаем, он готовил обед и засунул рыбные палочки в микроволновку на пятнадцать минут? Есть их было невозможно.

Это воспоминание вызывает у меня улыбку.

— Значит, я в него. Помнишь, какой овощной суп я приготовила на уроке домоводства? Ты положила мне баночку со специями среди остальных ингредиентов, и я, не долго думая, ухнула всю ее в кастрюлю.

Мэгги смеется.

— Ты принесла суп домой и угостила нас. Честно говоря, непросто было держать лицо, когда от одной ложки пар пошел из ушей!

Я ощущаю острую потребность снова задать ей самый важный вопрос, на который она мне ни разу не ответила. До сих пор не знаю правды о своем отце. И уже собираюсь открыть рот, чтобы спросить, однако передумываю. Так привыкла испытывать к ней неприязнь, что прекращение боевых действий просто застигло меня врасплох. И я не могу не ценить его.

— Вот, опять! — кричит Мэгги, возвращая меня к реальности.

Бросаюсь к окну.

— Ты видела? Она снова ударила девочку!

Я была слишком поглощена своими мыслями, чтобы вовремя заметить происходящее, но теперь, глядя через дорогу, узнаю привычную картину — противостояние между матерью и ребенком. Внимательно наблюдаю, ожидая очередного акта насилия, однако вижу просто ссору. Действительно ли Мэгги стала свидетелем того, о чем говорит? Могу ли я верить ей на слово?

— Мы должны помочь, — заявляет Мэгги. — Надо вызвать полицию.

Меня трогает ее пыл, но я качаю головой.

— Почему нет?

— Потому что они обязательно спросят, как я стала свидетелем насилия. А ни с первого, ни со второго этажа в это окно не заглянуть.

Мэгги смотрит на меня с немым укором; чувствую себя ребенком, который разочаровал родителей своим непослушанием. Но я не могу позволить себе попасть на радары полиции и оказаться под наблюдением.

— Тогда свяжись с социальными службами анонимно, — наконец говорит она.

— Ну, не знаю… Им, наверное, каждый день десятками шлют ложные сигналы. Сколько времени у них уйдет, чтобы расследовать обвинение? К тому же оба родителя будут отрицать жестокость, и если нет очевидных травм и девочка не подтвердит обвинения, то последствия только ухудшат ее участь.

— Мы не можем сидеть сложа руки.

— Я этого и не предлагала. Просто все нужно как следует продумать, прежде чем действовать.