Джон Маррс - Тьма между нами

Кончилась вода, и я иду в ванную наполнить бутылку. Попутно с удивлением замечаю, что вода после моего купания ушла не вся. Нажимаю на механическую заглушку, но она не поддается, а когда пробую еще раз, посильнее, вся конструкция выскакивает из гнезда. Я внимательно ее рассматриваю. И замечаю двухдюймовый винт с острым концом, соединяющий две части.

Вот он, мой билет на волю.

Два года назад

Чувствую появление Дилана за долю секунды до того, как за стеклянной дверью паба возникает его тень. Он входит и сразу выхватывает меня взглядом. Я сижу за столиком одна, жду. Сердце трепещет, потому что в чертах Дилана я вижу Джона Хантера, его отца.

Напоминаю себе, что теперь сына зовут Бобби. Мы здороваемся. Я придвигаю ему заранее заказанный стакан лимонада. Он снимает пальто и садится напротив.

С нашей первой и единственной пока встречи прошло шесть недель и два дня. Много раз за это время мне хотелось написать ему и увидеться снова, но я чувствовала себя не вправе втягивать сына в свои проблемы. Надо было сначала успокоиться, примириться с чудовищными открытиями, сделанными мною в подвале, и наказать Мэгги, прежде чем впускать его в свою жизнь. Я хотела, чтобы он узнал лучшую версию меня, и теперь наконец готова. За это время я написала ему всего лишь раз, попросив дать мне время. К счастью, он не стал задавать лишних вопросов.

— Я уже и не надеялся, что ты напишешь, — начинает он.

— Прости, — говорю. — Мне очень жаль. И за то, что бросила тебя тогда в пабе, не объясняя причин, — тоже.

— Понимаю, тебе сложно было это принять.

— Да, я запаниковала, но ты все равно не заслужил такого обращения. Просто я понятия не имела о твоем существовании.

— Ничего страшного, — говорит Бобби, однако по его лицу я вижу, насколько моя реакция его задела. Когда меня огорчают, у меня становятся точно такие же глаза. И я клянусь себе больше никогда не причинять ему боли.

За эти недели я обдумывала разные способы, чтобы рассказать ему правду, но все они сопряжены с рисками. И все же я должна перед ним открыться — естественно, до определенного предела.

Касаюсь его руки и начинаю:

— Мне нужно многое сказать, и, думаю, не все тебе будет легко услышать. Поэтому хочу предложить тебе то, чего меня лишили когда-то, — выбор. Мы можем продолжить общаться как есть… или, если ты согласен, я готова рассказать тебе правду, а дальше ты сам примешь решение.

Бобби отвечает не задумываясь:

— Конечно, я хочу знать правду.

— Уверен? — снова спрашиваю я, он кивает. — Хорошо.

Набираю в легкие побольше воздуха — и словно ныряю в омут с обрыва:

— Я совсем не та, кем ты меня считаешь.

Его руки напрягаются, словно он ждет, что сейчас я снова от него отрекусь. Я крепко стискиваю его ладони, чтобы не дать разорваться нашей связи.

— Мы родственники, Бобби, но я не твоя сводная сестра. Я твоя биологическая мать.

Он высвобождает руки, его поза становится отстраненной и напряженной, словно его потянули за невидимую нить.

— В сертификате…

— Я знаю, что там написано, — перебиваю я его мягко. — Это ложь. В тот день родила я, а не моя мать.

— Ты? — спрашивает он, я киваю. — Тебе же было…

— Четырнадцать, когда я забеременела, и пятнадцать, когда родила. Но мне сказали, что ты погиб в родах.

Он качает головой.

— Кто?

— Моя мама — твоя бабушка. Это непростая история…

Я рассказываю ему про то время, только умалчиваю про судьбу моего отца. Про могилу под клумбой упоминаю лишь в контексте его истории: как я ходила туда оплакивать его «кончину». Когда заканчиваю, Бобби выглядит так, словно отстоял двенадцать раундов на боксерском ринге.

— Тебе надо прийти в себя? — спрашиваю я.

Он кивает и выходит наружу.

Остаюсь за столиком. Сердце бьется, как бешеное. Меня терзают сомнения. Немного успокаивает то, что Бобби оставил свой телефон на столе и пальто на спинке стула.

Время течет невыносимо медленно. Наконец он возвращается.

— Почему твоя мать так поступила?

Я выкладываю ему заготовленную версию, ссылаясь на тетю Дженнифер.

— По ее словам, мама не верила, что я смогу справиться с ребенком, — я пожимаю плечами и замечаю, что теперь он смотрит на меня совсем по-другому — не отрываясь, словно его притягивает ко мне магнитом. — Надо признать, я тогда вела себя как оторва. Папа бросил нас, и я хотела отомстить за это маме, уязвить ее, выместить на ней свою злость и растерянность. Но, поверь, ты был желанным. И мне кажется, что, несмотря на молодость, я смогла бы стать тебе хорошей матерью. Конечно, я не дала бы тебе тех возможностей, что твои приемные родители, но я бы тебя любила. А это не так уж и мало…

— У тебя есть еще дети? Мои братья и сестры?

Я качаю головой и объясняю, что моксидогрель вызвал раннюю менопаузу. И снова, как шесть недель назад, меня начинает охватывать та же самая, ни капли не ослабевшая, бешеная ненависть к Мэгги. Я боюсь, что это отразится на моем лице и Бобби увидит мое ожесточение.

— Моя мать была очень противоречивым человеком. Вряд ли я когда-нибудь смогу простить ей то, что она со мной сделала, — поспешно добавляю я.

— Она знает, что я тебя нашел?

— Ее не стало несколько лет назад, — поспешно отвечаю я. — Рак груди.

Мне невыносимо врать ему, однако сказать правду я не могу. Пусть рядом будет человек, который видит во мне только хорошее. Я это заслужила.

— А что с моим отцом? — продолжает Бобби. — Вы общаетесь?

Даже сейчас при одном воспоминании о Джоне у меня на лице расцветает нежная улыбка.

— Увы, тут мне тоже тебя нечем порадовать. Когда мы встречались, твой отец употреблял много разных веществ. В те времена все музыканты этим грешили, и он не был исключением. Только теперь я понимаю, что у него, возможно, была зависимость. Я не знаю всех подробностей. В общем, у Джона случилась размолвка с одной знакомой девушкой, и она умерла. Он так и не признал свою вину, но его осудили за убийство, и с тех пор он находится в тюрьме.

Бобби громко и протяжно выдыхает.

— Как бы то ни было, — добавляю я, — человек, о котором писали в газетах, совершенно не походил на того Джона, которого я любила. Твой отец был мягким и нежным, совершенно лишенным грубости и агрессии.

— Вот дерьмо… Ты навещала его?

— Нет, ни разу, — отвечаю я и заливаюсь краской, понимая, как это жалко звучит. — Мне пришлось отпустить его, чтобы выкарабкаться самой.

Дилану ни к чему знать, что я написала адвокату Джона с просьбой о свидании — и что получила отказ, потому что «клиент не помнит, кто вы».

— Он знает обо мне?

Пожимаю плечами.

— Я узнала, что его осудили, лишь спустя два года после вынесения приговора. Потом, естественно, следила за его делом и многочисленными апелляциями, и удивлялась, почему он так и не вышел со мной на связь. О беременности он знал, а о том, что я якобы потеряла тебя, — нет. Хочу думать, что таким образом он пытался оградить нас от той непростой ситуации, в которую попал.