Меган Миранда - Последняя гостья

— Она не ответила потому, что с ней что-то случилось . А на снимках меня нет, потому что в то лето я была занята. Работала.

Но удары пульса отчетливо отдавались до самых кончиков моих пальцев, и я вдруг задумалась, неужели поползли слухи — о разладе, обо мне, о ней. Я думала, никто ничего не узнал, думала, Грант сумел избежать огласки.

— Да, кстати: о вашей работе, — продолжал он, и у меня упало сердце. — Лусиана Суарес сообщила нам некоторые примечательные подробности. Это ведь было ее первое лето в городе, да?

— Да. Встречаться с Паркером она начала накануне осенью.

— Это правда, что вы взяли на себя работу Сэди?

Так вот оно что. Лус. Мне следовало догадаться.

— Лус так сказала? — спросила я, но он не ответил. Только удерживал зрительный контакт и ждал ответа. Я отмела его предположение взмахом руки, как сделала бы Сэди. — Для двух человек работы там не набиралось. Ей поручили другие задачи.

А не уволили.

— Но, если уж начистоту, вы заняли ее место.

Я поджала губы.

— Строго говоря, да.

— Знаете, что еще сказала Лусиана? — Он выдержал паузу, потом продолжал так, словно и не ожидал от меня ответа. — Сказала, что раньше вообще о вас не слышала. — Его губы дрогнули. — Сказала, что до самого приезда не знала о вас. Никто не счел нужным упоминать о вашем существовании. Даже Сэди.

— Потому что Лус считалась девушкой Паркера, — выпалила я. — Не было никаких причин упоминать обо мне при ней. — Меня опять застали врасплох. И я не заметила, как угодила прямо на допрос.

— Она объяснила нам, что поначалу была другом семьи.

— Ну и что? Это еще не значит, что у них с Сэди сложились близкие отношения.

Он смотрел на меня внимательно и пристально.

— Ходят слухи, что в последнее время вы с Сэди не ладили.

— Слухи здесь — полное дерьмо, и вы это знаете.

Тогда он улыбнулся, словно говоря: «А вот и вы». Та девчонка, которую помнил весь город.

— Просто это мне кажется странным, вот и все, — что Сэди ни разу не упоминала про вас.

Лус . Она все испортила. С этим вечно недоуменным взглядом в мою сторону — тревожным, заставляющим меня сомневаться в себе. В то лето Лус невольно стала вбитым клином, напрочь нарушившим равновесие. Если кто-нибудь и понимал, что произошло в этом доме, так только она. Всегда оказывалась рядом, когда я думала, что мы одни. Я понятия не имела, что она наговорила полиции. В то время это не имело значения из-за записки.

Детектив Коллинз снова прошелся по комнате, половицы поскрипывали под его ногами.

— Если бы от меня требовалось дать экспертную оценку, я сказал бы, что эта дружба выглядела несколько однобокой. Если бы я решил быть с вами откровенным, то признался бы, что вы, похоже, как будто одержимы ею.

— Нет, — это слово прозвучало громче, чем мне хотелось, и я понизила голос, продолжая: — Мы взрослели. Нам и без того хватало обязанностей.

— Вы жили в их доме, работали на их семью, общались в ее компании. — Он вскинул руку, хоть я и не собиралась возражать. — Знаю, знаю — вы считали их близкими людьми. Но… — он понизил голос, — относились ли они к вам так же?

— Да, — ответила я, потому что мне пришлось. Я доверяла им, потому что они выбрали меня. Приняли меня, приютили в своем доме, впустили в свою жизнь. Какой еще у меня был выбор? Меня носило по ветру, и вдруг под ногами оказалась твердая почва…

— Мне известно, какой вы были раньше, Эйвери. Через что вы прошли, — он заговорил еще тише, его поза изменилась. — Да, согласен: расклад вам достался говенный. Но неужели вам никогда, ни единого раза не хотелось очутиться на ее месте?

Я покачала головой, но не издала ни звука. Потому что да, хотелось. В то время, когда я с ней познакомилась, мной владело желание заползти в чью-нибудь чужую голову. Расправить чужие конечности. Согнуть чужие пальцы. Ощутить, как кровь пульсирует в чужих жилах. Выяснить, слышат ли и они ритм собственного сердца. Или же что-то совсем иное выплескивается в них, проникая до костей.

Мне хотелось почувствовать хоть что-нибудь, кроме горя и раскаяния, и я так и делала. У меня получалось.

— Этот телефон и впрямь вызвал вопросы во многих отношениях. Разумеется, ваши отпечатки на нем есть, ведь это вы нашли его. Так?

Я отпрянула. Неужели он решил, что я соврала?

Мне хотелось объяснить ему: записка не ее и дневник тоже.

Но я уже знала, о чем меня спросят тогда: «Прошу прощения. Хотелось бы мне, чтобы такое не понадобилось» — так за что же вы просили прощения, Эйвери?»

Мне хватало ума не выдавать себя больше, чем уже пришлось.

— Ну что ж, — сказал он, — содержательный получился разговор. Будем на связи.

И он постучал по двери спальни, покидая ее.

Меня трясло, пока я смотрела, как уезжает детектив, слишком быстро развернув машину в тупике и минуя «Закатный приют» по пути к выезду с улицы.

Они вернутся. Вот на что он намекал. Вернутся и будут соображать, как мог некто покинуть вечеринку той ночью.

Я ни на минуту не отлучалась с вечеринки и сумела доказать это. Но телефон что-то да значил. Он означал, что присутствие на вечеринке не освобождает нас от ответственности. Если ее телефон остался в доме в ночь ее смерти, вполне вероятно, что ее и убил кто-нибудь на вечеринке.

А тот список, который дал мне детектив Коллинз, а я в ответ вписала в него недостающие цифры –

«Я — 18:40

Лус — 20:00

Коннор — 20:10

Паркер — 20:30».

Если раньше он был нашим алиби, то теперь стал списком подозреваемых.

Подозрительно выглядело то, что я пробыла там так долго одна. Подозрительно выглядело то, что именно я нашла телефон. Детектив Коллинз зациклился на моей роли в жизни Ломанов так, словно слухи дошли и до него.

Ссор в присутствии посторонних не было. Ничего такого, чему люди могли бы стать свидетелями и удостовериться наверняка. Только затяжное охлаждение. Ощущение, которое можно уловить лишь в том случае, если знаешь, что ищешь. Как коротко она отмахнулась от меня при всех после запланированного обеда по случаю ее дня рождения, когда я кинулась за ней, — «мне сейчас не до тебя», — как она смотрела не мне в глаза, а на мои пальцы, придерживающие ее за руку. И тот унизительный момент на следующий вечер, когда я думала, что мы одни.

Я направлялась к «Логову» — она не отвечала на мои звонки и эсэмэски, — когда увидела, как она выскользнула за дверь вместе с Лус. Они остановились, сблизившись, Сэди на голову ниже ростом, чем Лус, которая что-то рассказывала так приглушенно и быстро, что слов было не разобрать, и жестикулировала обеими руками. Но на углу они расстались, Лус повернула к забитой машинами парковке, Сэди зашагала в сторону центра города.

Я дождалась, когда Лус скроется из виду, и позвала ее по имени, затем повторила: «Сэди!» — и единственное слово эхом разнеслось по безлюдной улице. Она остановилась прямо под тусклым уличным фонарем на углу. Ее кожа приобрела восковую бледность, волосы при свете казались скорее желтыми, чем белокурыми. Она провела пятерней по волосам, обернулась, скользнула взглядом по улице, затем прямо по мне и, сделав вид, будто не заметила меня, отвернулась. Обыденная жестокость, искусство которой она отточила на Паркере. Будто я стала невидимой. Несущественной. Чем-то таким, что она могла и создать, и уничтожить по прихоти, стоило ей только пожелать.