Эмма Стоунекс - Смотрители маяка

Пятьдесят пять дней на маяке

Я просыпаюсь утром, в спальне тихо. Слабый свет просачивается в щелочку между занавесками. Комната пустая.

Я смотрю наверх. Койка механика заправлена, словно на ней никто не спал. Винса нет. Меня охватывает приступ паники, как будто я спал так долго, что за это время все умерли или уехали.

Через три дня я буду на берегу. Ей больше не придется лгать ему, мне или себе. Не теперь, когда Артур знает.

Конечно, он знает, придурок.

Артур нашел цепочку, которую я однажды днем украл из «Адмирала», когда Дженни была в городе. Если бы меня кто-то спросил, я бы сказал, что пришел к ней домой повесить полку. Я не собирался ничего брать, просто хотел вдыхать ее запах — платки, духи, пижама. Я хранил эту подвеску в кармане брюк, которые были на мне, когда она меня поцеловала, а теперь ее там нет. Он взял эти брюки без спроса.

Этому человеку терять нечего.

Может быть, я всегда хотел, чтобы Артур все узнал. Он сам навлек это на себя.

Я лезу в свой ящик в поисках сигарет. Внутри моя рука натыкается на шуршащий бумажный пакет. На секунду я удивляюсь. Потом до меня доходит. Это конфеты, которые дала мне с собой жена. Как давно я там был. Я достаю их, они сильно пахнут цветами, но не так, как три недели назад. Я думаю, не съесть ли мне конфету. Напоследок в знак честности. Да, я попробовал. Очень вкусные, спасибо.

Но вместо этого я несу их на кухню и выбрасываю в ведро.

Артур сидит за столом с книгой.

— Туман расчистился, — говорю я, стоя у раковины и стараясь не поворачиваться к нему лицом. — Где Винс?

— Наверху.

Питьевая вода имеет привкус соли и водорослей.

— А Сид?

Артур говорит, он уже уехал, должно быть, уплыл на утренней лодке.

Я поворачиваю кран. Он продолжает капать.

— Кто был на лебедке? — спрашиваю я.

— Не я.

— Значит, Винс.

— Нет.

Больше ГС ничего не говорит. Прежний Артур выяснил бы все — как Сид смог добраться сюда в густой туман, как он себя вел и что говорил. Вместо этого ни слова, и в этой тишине мы последний раз в жизни ощущаем взаимопонимание.

Винс изучает журнал погоды. Я думаю, сейчас он спросит о Сиде, и не знаю, что ответить, насколько откровенным могу быть, но не стоило волноваться. Он занят другим.

— Посмотри на это, Билл.

Линзы фонаря поблескивают. Я делаю шаг вперед.

— Иди сюда, — говорит он. — Видишь?

Я наклоняюсь над его плечом и читаю.

— Я думал, что это относится к прошлому году, — неуверенно продолжает Винс. — Вот что мне пришло в голову, когда я увидел эти записи. Это не может быть правдой. Какие-то ошибки. Я думал, это старые записи, ГС, должно быть, что-то попутал. Но вот что я увидел, Билл. Этот месяц.

Он показывает на мешанину букв и цифр, нацарапанных черной ручкой ГС, петли и узлы, сходящие на нет. Нажим в некоторых местах был настолько сильным, что перо прорвало страницу. «Море бушует. Хаос. Бурная пена. Жуткий шторм превращается в ураган…»

— Десять, одиннадцать, двенадцать баллов, — читает Винс. — У нас никогда не было двенадцати баллов. Это неправда. Ничего такого не было.

В этот момент я вижу сумку. Она лежит на первой ступеньке маленькой лестницы, ведущей к фонарю: маленькая, квадратная, не привлекающая внимание. Винс ее не заметил. Это не брезентовая сумка, какую носят механики, а портфель. Гладкий, компактный и блестящий.

— Билл, — спрашивает Винс, — что нам делать?

Цвет у портфеля такой же, как у волос Сида. Такой же неописуемый. Мы все понимаем. Артур это знает, и я тоже. На самом деле этот механик — никакой не механик. Обычный человек не может исчезнуть из башни бесследно. Точно как тот серебряный человек, который вышел из изгороди перед «Санбим-Тэлботом» в 1961 году, сначала один раз, потом еще.

— В чем дело, мужик? — Винс закрывает журнал. — Тебе все равно?

Я вспоминаю тайник с сигаретами, которые мой брат хранил дома в застекленном шкафчике. Как я курил в тени на пороге в ожидании, пока они вернутся, а на улице шел пахнущий металлом дождь.

Бежать.

— В чем дело? — повторяет он, поворачиваясь, чтобы посмотреть, куда я уставился.

Я подхожу к портфелю, опускаюсь на колени, щелкаю замками и удивляюсь, когда они открываются.

— Билл, — тревожно говорит он. — Что там? Дай посмотреть.

Я смотрю. Не могу.

— Ничего, — отвечаю я, захлопывая портфель. — Он пустой.

Иногда дома Дженни ловит стаканом паука. Она не любит пауков, поэтому делает это быстро, словно не хочет ни думать, ни видеть его, просто накрывает, ловит и уносит. Я поднимаю этот портфель таким же движением, не думая, уношу на смотровую площадку и швыряю далеко в море.

В первый день обучения я услышал, что он лучший. Мне сказали, что Артур Блэк — самый лучший компаньон. Обычно о главных смотрителях не говорят. Дурная слава — не самая хорошая штука. Например, ГС на «Скерриз» расхаживал по маяку совершенно голый, видимо, потому, что никто не мог ему запретить, а дома жена не разрешала. Этот мужик выполнял всю работу абсолютно без одежды — от замены кожуха до мытья полов — и только во время готовки заставлял себя надеть фартук. Все ужасно боялись его еды и старались не ходить следом за ним по лестнице. Но чтобы имя человека было известно по хорошему поводу — это редкость. В день, когда я начал работать с Артуром Блэком и познакомился с его спокойным достоинством, добрым сердцем и светлой головой, я понял, что никогда не встречу никого лучше.

Уже много дней мы видели только туман — но он писал совсем другое.

«Артур уже не тот, что раньше. Совсем другой человек».

Что-то произошло. Не знаю что.

Мой ГС ведет себя странно. Очень странно. То, что я прочитал в журнале, не имеет никакого смысла. Я сломал себе голову, но все время прихожу к одной мысли.

Артур постарел. Он ошибся.

И я не позволю другим подозрениям прокрасться в мою голову.

Двадцать дней на башне

Море напоминает акварель, залитую лимонным светом. Но во время своего дежурства я смотрю не на океан, а на землю. Изучаю далекую береговую линию в бинокль, высматриваю этого типа Эдди, потому что я готов поспорить, что он вернется, непременно вернется, и неизвестно еще, как его зовут на самом деле. Должно быть, сейчас он делает доклад своему начальству; они разрабатывают план, как любые профессионалы. Лодка отходит от набережной, точка превращается в отпечаток большого пальца, быстро приближается, она будет здесь сегодня, завтра…

Тук-тук.

Я знаю, кто там.

Пытаюсь отвлечься делами. Моя рубашка воняет, носки нужно заштопать, но мне нравится это занятие, оно позволяет мне сосредоточиться на том, что я делаю, и я перестаю чувствовать себя диким, я снова человек, и в этом есть подлинное чистое удовольствие.