Эмма Стоунекс - Смотрители маяка

— Я не знаю, что я пыталась сделать, милая. Я никогда не хотела причинить ему вред. Поверь мне. Я только хотела, чтобы он…

— Что?

— Чтобы он снова был моим мужем.

Сквозь открытое окно доносилось тарахтение газонокосилки с соседнего двора. Привычный звук, который теперь воспринимался острее.

— С детьми так обычно и бывает, — сказала Ханна. — Ты думаешь, что ловко скрыла от них что-то, но ничего не получается. Нельзя. Ничего не скроешь.

Дженни не поднимала взгляда от вышивки. Она много раз спала под этим одеялом с Биллом, по утрам к ним на кровать забирались дети. Эти бесценные моменты.

— Что ты имеешь в виду?

— Что я знала, — сказала Ханна. — В глубине души. Я помню, как ты стоишь на кухне. Папа собирается уезжать. Ты плачешь и не разговариваешь с ним. Я почувствовала запах белизны. Фантики для конфет; этикетка на бутылке. Я не поняла, что происходит. Решила, я все придумала. Ты же моя мать. Ты не можешь сделать ничего подобного. А теперь ты рассказываешь мне, что я была права.

Ханна умолкла. Дженни заставила себя поднять взгляд.

— Ты помнишь его? Ты всегда говорила, что да.

— Да. Я помню, как он целовал меня перед сном. Каждый вечер, когда он был дома и думал, что я сплю. Он приходил и гладил меня по щеке. Я помню, как сижу у него на коленях, а он читает мне сказку на ночь. Помню, как он пах. Креозотом и табаком. Мы ходили во двор посмотреть на луну после заката, когда небо было чистое. Я так и представляла себе маяк. Как луну.

Дженни никогда в жизни не было так стыдно.

— Когда тебе семь лет, — продолжила Ханна, — кажется, как будто жизнь состоит из отдельных моментов. Частей картины, которые никак не связаны. И только потом ты начинаешь складывать их воедино.

— Теперь ты можешь это сделать, — сказала Дженни.

Ханна покачала головой. Снаружи по дороге проехали дети на велосипедах. Их крики достигли крещендо и стихли вдалеке.

— Когда ты сказала мне, что папа неверен, — созналась Ханна, — это должно было стать шоком. Но не стало, мама. Я уже знала. Мы с тобой были в гостях у Хелен. Сидели в гостиной. На полке за фоторамкой лежала папина ракушка. Она была непохожа на те, что он вырезал для тебя; эта была предназначена для возлюбленной, а не для жены. Она пыталась спрятать ее, но недостаточно хорошо. Я бы узнала его ракушки где угодно, даже на пляже среди миллионов других.

Розовые узоры поплыли у Дженни перед глазами.

— Ты так крепко сжимала мою руку, когда мы шли домой, — сказала Ханна. — К чаю был тост с фасолью. Ты сожгла хлеб и отскребала подгоревшую часть над раковиной.

— Да.

Ханна смотрела на нее влажными глазами.

— Почему ты ничего мне не сказала?

— Как я могла?

— Не тогда. Потом. Когда ты сказала мне о его романе.

— И чтобы ты ужаснулась?

— Я не в ужасе.

— А должна бы.

Дженни впервые увидела свою дочь другими глазами, не как ребенка, ее ребенка, но как женщину. Беспокойство, собравшее в складки кожу у нее на лбу. Готовность понять, которая никогда не давалась Дженни. Выслушать и не судить.

— Я знаю, как ты его любила, — сказала Ханна. — И какую боль он причинил тебе своим поступком. Это тебя не оправдывает, мама, нет. Но… — Она помолчала, подбирая слова. — Полагаю, с этим ничего не поделаешь. Есть только «но». Всегда есть другой взгляд на вещи, не так ли? Всегда есть что-то еще.

— Что же ты обо мне думаешь? — спросила Дженни.

— Что ты злилась и грустила.

— Мне так жаль, так жаль, моя милая.

— А ему?

— Что?

— Ему тоже было жаль?

— Не знаю, — ответила Дженни. — Я много чего не знала о Билле.

Ханна протянула ей упаковку «Клинекса». Их пальцы соприкоснулись.

— Я думала, ты меня ненавидишь, — сказала Дженни.

— Я не ненавижу тебя.

— Если бы я знала, что вижу его в последний раз…

— Не надо.

Ханна взяла Дженни за руку.

— Ты была хорошей женой.

Она обняла мать. Это было самое нежное объятие в жизни Дженни, теплое, крепкое и прочное, как корни деревьев, и более нежное, чем все объятия Билла.

Шоссе заставляли ее нервничать. Она предпочитала проселочные дороги, но тогда добираться пришлось бы в два раза дольше. Она слышала, что, если верить статистике, на шоссе безопаснее, но не могла понять, как это возможно с учетом скорости езды. Доля секунды — и она вылетит в лобовое стекло. Дженни снились кошмары об этой поездке. Обгоревшее тело на обочине, кровь на осколках. Время от времени она видела себя жертвой аварии; иногда это были другие люди. Или Билл — она случайно становится свидетельницей смертельной аварии и видит лицо Билла, понимая, что все эти годы он жил другой жизнью, водил другую машину, ездил в другой дом к другой семье. Он с сожалением смотрит на нее, и она держит его за руку, пока он умирает.

— Я поведу, если хочешь, — сказала Ханна, копаясь в пакетике с желейными конфетками и выбирая зеленые, которые она складывала в отсек под ручным тормозом.

— Не делай это, — сказала Дженни. — Они приклеятся и соберут весь мусор. — Вот он! Наш поворот. — Она махнула в сторону правого ряда. Загудел грузовик. — Что я сделала?

— Ты на обочине. Вот боковая дорога. Здесь. Сюда. Господи! Мама!

Через полчаса они оказались на духовной конвенции «Спираль света» в Бирмингеме. Хрустальные шары и карты, радуги и ангелы, мужчина с ирокезом, обещающий выпустить на волю ее животный дух — всего за пятьдесят пенни. Обычно Дженни скрывала свои поездки сюда, лгала, что едет на воды. Но теперь ей не нужно больше притворяться — ни в этом, ни в другом. Она слишком много времени потратила на притворство, когда ей вообще не стоило это делать.

— Ты уверена? — спросила Дженни, зная, что Ханна не увлекается такими вещами. Однако дочь сказала, что хочет поехать, если там они смогут встретиться с Дэном Шарпом. Они договорились выделить ему час — до одиннадцати, пока Венди не начнет входить в контакт с духами.

— Да, — сказала Ханна. Она отстегнула ремень безопасности и неожиданно наклонилась, чтобы поцеловать мать в щеку. — У меня могут быть свои мысли на этот счет, но последние несколько недель научили меня, что у каждой медали есть две стороны.

Я приезжаю сюда каждый год после ухода Билла. Я и раньше увлекалась этими штуками, но никогда не ездила в подобные места; у меня не было времени, и тогда мне это было не нужно. Но сейчас все иначе, потому что здесь я могу соприкоснуться с ним. Они устраивают отличное шоу, если не придираться. Больше всего мне нравится Венди, Венди Альбертина. Ее проводник помогает ей вступить в связь с потусторонним миром, и если она находит кого-то из ваших родных, она называет ваше имя. Я все жду, когда придет моя очередь.

После вашего первого приезда я ходила гадать. Медиум сказал, что кто-то использует меня в своих целях, и я подумала, что ж, я знаю, кто это будет. Но тут зашла Джулия и попросила одолжить пятерку, а потом я увидела, что она утащила у меня из кошелька в два раза больше, так что, наверное, речь шла об этом. Я знала, что Ханна начнет закатывать глаза. Перестань, милая, не так уж все и плохо.