Эй Джей Гнюзи - Девочка из стен

— Ничего здесь нет, — прорычал Маршалл. — Нечем ужинать.

— Да я и не очень голоден… — протянул Эдди. Отчасти это объяснялось открытой нараспашку дверью в гараж — от запаха опилок и плесени у него начинало сводить живот. С другой стороны, если бы он мог выбирать, то предпочел бы не есть вовсе, чем ужинать бок о бок с Маршаллом.

— Ну конечно, ушлепок, — огрызнулся Маршалл. — Я, значит, прожора, а ты зато любимый маменькин сынок. Кончай с этим. Серьезно, что нам есть? Хлопья? Даже их почти не осталось. — Маршалл вышел из кладовки и встряхнул коробку овсянки с изюмом. — Надо же, кто-то и правда ест это дерьмо.

Взгляд Эдди упал на витражное окно над вытяжкой, которое вело в темноту между стенами.

— Ты ешь эту дрянь?

— Нет.

— Да что ты говоришь? — Маршалл открыл коробку, заглянул внутрь и потряс ее. Потом снова запечатал картонную крышку и закинул хлопья на верхнюю полку, опрокинув их на бок. Поджав губы, Маршалл уставился на Эдди.

— Ты чего на меня смотришь? — спросил тот.

Иногда Маршалл начинал вглядываться в Эдди так, будто вместо него видел какого-то другого мальчика, не брата. Будто в этот самый момент ломал голову над тем, как с ним поступить. От этого взгляда Эдди чувствовал себя чужим. Он мог полтора часа сидеть с Маршаллом на диване, уставившись в телевизор, когда вдруг в глазах старшего брата появлялось это выражение. В таких случаях он не удивился бы, если бы ему в лицо прилетела одна из маминых подушек.

Маршалл выпрямился, подошел к холодильнику, открыл его, чуть наклонил голову и, прищурившись, осмотрел содержимое.

— Хм. — Он захлопнул холодильник. — Ну, кто-то же их съел. — Маршалл обогнул кухонную стойку, все еще не отрывая взгляда от Эдди.

Облегчение он почувствовал, только когда брат наконец повернулся и вышел из комнаты. Но стоило его шаркающим шагам затихнуть в верховьях лестницы, Эдди обволокла пустота кухни. Он остался на первом этаже совсем один. В витражном окне, распластанном по стене, плескался свет от люстры, и цветастая геральдическая лилия на нем сияла, будто за ней пламенела свеча. Фарфоровый заварочный чайник с петухом, надувшийся на самой верхней полке за стеклянной дверцей серванта, вытаращил на Эдди керамические глаза.

Даже заварник до него добрался. Эдди потер лицо, помассировал виски. Дом молчал — в отличие от его разыгравшегося воображения. Почему он никак не мог избавиться от этого чувства?

Эдди поднялся и закрыл дверь, ведущую в гараж. Он постоял на пороге между кухней и гостиной, затем подошел к подножию лестницы. Брат о чем-то пререкался с родителями. Эдди прислонился к старинным часам. Вслушиваясь в их ровное тиканье, он следил за мерным покачиванием маятника. В соседней комнате все не унимался жужжащий слепень.

— Да схожу я скоро в продуктовый, Маршалл! — раздался сверху мамин голос.

— Мам, я не о том…

— Значит, я вообще не понимаю, о чем ты, — ответила она. — И будь любезен, сойди с кучи мусора, который я только что вымела.

— Да пожалуйста. Короче, я пытаюсь сказать…

— Маршалл!

Эдди представил, как отец открывает дверь кабинета и, сгорбившись, прямо в кресле на колесиках выкатывается в коридор.

— Мы что, похожи на людей, которые хотят еще раз послушать про твои чертовы «поп-тартсы»?

— Пап, да я не говорю о…

— Маршалл, — начал отец. — Ради всего святого, может, хватит? Мы не в «Том и Джерри». Прекрати эти глупые детские выходки хотя бы на время. И сегодня вечером, раз уж мы заняты, думай и веди себя как нормальный человек, понял?

Мама что-то тихо заговорила — не разобрать. Вероятно, она просила отца успокоиться. А вот слова Маршалла Эдди расслышал достаточно хорошо:

— Знаешь что, пап? Да пошел ты!

Маршалл затопал вниз по лестнице. Отец кричал что-то ему вслед. У подножия лестницы Маршалл остановился, тяжело дыша через нос. Его лицо горело, нижняя губа морщилась и дрожала. Эдди отступил и перебрался за часы, пропуская его.

Маршалл молча наблюдал за ним. Заговорил он почти шепотом:

— В этом доме ведь есть ты. Вот же. Но ребенком папа называет меня? Это меня он считает странным? — Сжав кулаки, он уставился в потолок. — Знаешь что? Заколебало. На хрен это место. И семью — на хрен.

На том и порешили: Броуди может вернуться — уже сегодня, — если не расскажет об их встрече ни единой душе. Это все, что Элиза ему выдала. Когда он попросил показать ее комнату, она ответила, что предпочитает спать на диване. К счастью, для такого ребенка, как Броуди, этого объяснения было достаточно.

Утром Броуди явился на задний двор на полчаса раньше назначенного. Он постучал в окно, оставив на стекле грязные пятна. Элиза указала на воображаемые часы на запястье, сгребла волосы обеими руками и изобразила, будто рвет их на себе. Она открыла дверь, но сетку придержала, указав на его все еще босые, грязные ноги.

— Либо так, — твердо сказала она, — либо никак.

Элиза начисто вытерла окно и дважды гоняла его обратно к разлегшемуся у дома шлангу — чтобы он наконец полностью обмыл ноги. Во второй раз она потребовала, чтобы он сделал это под «струей» (чем несколько его озадачила). Когда его ноги, включая подошвы, показались ей достаточно чистыми, а кожа порозовела от мощного потока воды, она бросила ему полотенце и, пока он вытирался, заставила ответить на продуманные накануне вопросы.

— С кем ты разговаривал вчера вечером? Ты кому-нибудь рассказывал обо мне? Кто знает, где ты был вчера и где ты сейчас?

— Нет.

— Что нет?

— Все нет. Я никому не говорил. Тетя на работе — вот я и здесь.

— Почему ты не в школе?

— Я на домашнем обучении. Тетя не верит в Хеллоуин. Она забрала меня из школы в прошлом году, после того, как мы испекли кексы с тыквенными головами и украсили расписание летучими мышами. Ты меня впустишь?

— А ты никому обо мне не рассказал?

— Не-а.

— Ты шпион?

— Да.

Она задумалась. Вероятно, услышать такой ответ было безопаснее всего.

— Входи.

Как только он оказался внутри, Элиза поняла, что на самом деле едва ли контролирует мальчика. Это было все равно что голыми руками управлять диким козлом. Броуди бродил по комнатам, открывал шкафы и ящики, жевал лед из морозилки и настаивал на том, чтобы включить вентиляторы и посмотреть, с какой скоростью они вращаются. Он включил телевизор, прибавил громкость и поскакал в другую комнату, все еще слушая передачу. Она вносила предложения, останавливала его, когда он перегибал палку (например, собирался кататься по перилам, представляя, что пол — это лава), — в общем, чувствовала себя нянькой, бегающей за малышом.

Удержать его подальше от спален Элизе не удалось. Он попрыгал и покатался по простыням родительской кровати, повосхищался — как круто! — плакатами дэт-метал групп, развешанными в комнате Маршалла, удивился обстановке в спальне Эдди — все открыто? Даже ухватив его за воротник, Элиза не могла помешать Броуди скакать между комнатами мальчиков, спотыкаясь о раскиданное по полу грязное белье.