Иван Белов - С привкусом пепла

– Ты погоди, Коленька, погоди. Надо так милый. Понимаешь? Надо.

Она притянула голову Кольки к себе. Подросток уткнулся в фуфайку, худющие плечи затряслись в беззвучном рыдании.

– Ты поплачь миленький, поплачь, оно полегчает, – Анна, нежно воркуя, увела парнишку в сторонку, подальше от злых и безжалостных, ничего непонимающих взрослых. Зотов проводил ее окаменевшим взглядом. Вся такая хорошая, добрая, искренняя. Поди таким же голоском завлекала партизан к Трофиму на верную смерть.

Анна, словно почувствовав, обернулась и непонимающе спросила:

– Вить, ты чего?

– Так, подумалось, – он пожал плечами.

– Странный ты, – Анна улыбнулась и повела Кольку по тропе, шепча на ухо.

Зотов перехватил Шестакова за рукав, притянул к себе и тихонько сказал:

– Отвечаешь за парня головой. Делай что хочешь: обманывай, изворачивайся, байки трави, но чтобы в отряде духу его не было ближайшие восемнадцать часов. Понял?

– Как не понять, когда чуть не стволом под ребрами тычут, – умилился Степан. – Нет, ну что я, нянька ему? Своих забот полон рот.

– Не нянька, но парня удержишь.

– Ноги ему может сломать?

– Сломай, если потребуется, – серьезно парировал Зотов. – С мальчишкой не справишься? Справишься. Я тебе Ерохину в помощь могу отрядить.

– Так-то складнее будет, – сдался Шестаков и сплюнул в траву.

– Только приглядывай и за ней.

– Это с чего? – удивился Степан.

– Надо так. Не доверяю я ей.

– Это с каких пор?

– С таких.

– Значит отшила она тебя? Ух, Анька, во дает, – Степан ушел, посмеиваясь в бороду.

Зотов направился к телеге и заглянул под просвечивающий на свет, грязный, местами прогнивший брезент. Ничего так, уютненько. Дно застелено свежей соломой, для дальней дороги самое то.

– Когда должны прибыть в отряд? – спросил Башлаков.

Зотов мельком посмотрел на часы.

– Давай к закату, темные дела любят темноту.

– Хм, изрядно покружим, – Башлаков задумчиво посмотрел на больное, мутное солнце. – Мертвецов, то есть вас, сразу упаковывать будем? Я и саваны приготовил, все честь по чести.

– Ты как, Миш? – повернулся Зотов к Карпину.

Тот пожал плечами и отозвался:

– Давай сразу, я не суеверный. Отлить только надо, чтобы дальше не мучится.

– А если приспичит?

– Под себя прудить будете, – усмехнулся Башлаков. – Не дай Бог, кто увидит, как из телеги мертвецы в саванах лезут и до ветру по лесочку бегут. Не отбрехаемся. Полезайте.

Зотов и Карпин сбегали в кусты и нырнули в телегу, на мягкую, пахнущую сыростью и мышами солому. Зотов переложил автомат на грудь. Партизаны сноровисто запеленали обоих в обрывки тряпья, парусом хлопнул брезент, свет мигнул и померк. Предстояла дорога назад.

– Н-но, милая.

Телега дернулась, качнув бортом, словно корабль.

– Анна! – послышался голос Башлакова. – После этого мы в расчете?

– В расчете, Семен. Ни пуха вам.

– К черту.

Колеса мерно поскрипывали, стучали о корни, фыркала лошадь, изредка доносились обрывистые реплики партизан. Карпин спал или искусно притворялся. Зотов, упакованный древнеегипетской мумией, потерял счет времени. Конечности затекли и одеревенели, разнылся искромсанный осколками бок. Хотелось с наслаждением расчесать рану, но руки были туго притянуты к телу. Мерная качка баюкала, веки тяжелели и наливались свинцом, медленные, словно улитки, минуты сливались в часы. Мягкость подстилки оказалась обманчивой, твердые бугры врезались в спину. Зотов дважды проваливался в беспокойный, прерывистый сон. Беспомощность угнетала, иногда казалось, что их везут к немцам. Вот сейчас вытащат, а там пулеметы, и немецкий офицер манит так ласково: «Ком, партизанен, ком». Несмешно. Или нарвемся на полицаев, партизаны благополучно сбегут, а «бобики» решат проверить груз на телеге штыком. Мозг услужливо представил полицая со злобной, пропитой рожей, вонзающего полуметровое лезвие в саван. Тьфу, прекрати. Идея с доставкой в отряд уже не казалось такой привлекательной. Смелой - да. Умной - нет. Слишком много риска в последнее время. На Зотова это было совсем не похоже.

– Подъезжаем, – сказал наконец Башлаков, обращаясь, вроде, к своим.

Зотов набрал воздуха в легкие и постарался не дышать. Теперь лишь бы Марков не подкачал, до санчасти должны дойти без задержек.

– Кто такие? – раздался взволнованный, молоденький голос.

– Из «Пламени» мы, хозяйство капитана Зарубина, – отозвался Башлаков. – Ты чего, Ленька, не узнал? А я тя еще помню, как ты дитем по деревне бегал, голым задом сверкал.

– Ты что ли, дядька Семен?

– Ну я.

– Вы откуда?

– На Алтухово, в разведку ходили.

– И как там?

– Херово. Немцы и полицаи леса прочесывают, артиллерией долбят. Мы дуриком сунулись, нарвались на егерей, еле ушли, трое раненых, два мертвяка. Раненых в Кокоревке оставили, а убитых родным за речку везем. Хотели у вас переночевать. Можно?

– А мне что? Чичас командира кликну, тута он, рядышком. Товарищ командир! Товарищ командир!

– Чего орешь? – отозвался Марков. От сердца немножечко отлегло, на месте Михаил Федорыч, ждет. А может даже и бдит.

– Товарищ командир, партизаны из «Пламени», просятся переночевать. Потрепали их сильно.

– Здорово, бойцы, – поприветствовал Марков. – Милости просим, накормим-напоим чем богаты.

– Спасибо, – устало просипел Башлаков. – У нас тут дело такое, товарищ командир, на телеге убитые товарищи, за речку переправляем, в родной земле хоронить. Второй день по теплу везем, куда бы на ночку определить?

– Ох, что делается, – натужно вздохнул Марков, разыгрывая роль, как по нотам. – Вы тела к медсанбату везите, там пристроечка есть, в ней яма глубокая. Сгрузите в холодок, а с утра заберете. Идет? Я провожу.

Вновь заскрипели колеса, Зотов позволил себе тихонечко подышать. Сердце испуганно трепыхалось. Спокойнее надо, спокойнее. Телега остановилась. Приехали? Зашуршал брезент.

– За ноги бери, – распорядился Башлаков.

– Осторожнее, дверь маловата, – предупредил Марков.

Зотова подняли и понесли. Послышался глухой удар. Кто-то приглушенно выругался. Зотова опустили на твердую, сочащуюся могильной прохладой поверхность. Ослабли и развязались узлы. Он почувствовал легкий хлопок и Башлаков тихо сказал:

– Готово.

И уже громче, обращаясь к своим:

– Второго давай.

Зотов лежал неподвижно, боясь шевельнуться. Надо выждать. Он слышал, как в сарайчик при медсанбате занесли Карпина и уложили рядком. Дверь мягко закрылась, стукнул засов, голоса затихли вдали. Все, добрались, можно распаковываться. Зотов забарахтался в саване, выпростал руку и содрал ткань с лица. Внутри царила зыбкая полутьма, блекло–серый вечерний свет сочился в щели наспех пригнанных бревенчатых стен. Он лежал на самом краю черной ямы. Одно неловкое движение и привет. Вот зачем она тут? Надо при случае Ивашова спросить. Или не надо, крепче будешь спать.