Игорь Прокопенко - СЕПАР

– Чё ты его задрачиваешь? Вон очередь какая! Давай, пропускай!

Мой визави ещё какое-то время злобно пялился на меня, после чего раздосадовано отвернулся и пошел к следующей машине. Старший сделал пару шагов назад, глянул на меня как-то… понимающе, что ли, и кивком головы показал, чтобы проезжали.

– Ну, вроде прорвались, – облегченно выдохнул я, сев в машину. – Дальше уже легче будет.

– Нас тогда до Краматорска, – попросил сосед. – А там сын подхватит.

Под вечер мы въехали в Краматорск, где на въезде в город моих попутчиков ожидала родня. После эмоциональной встречи они перегрузились в машину к сыну, а я двинулся дальше. Ближе к ночи на стоянке под Харьковом я встретил наших водил, перекусил с ними, узнал свежие новости и немного перекемарил в машине. А утром уже пересёк городскую черту Киева. Где меня ждали люди, любовь к которым помогла мне пережить все эти мытарства. Моя семья!

Позже из общения со знакомыми и друзьями я узнаю, что Кабан погиб от пули снайпера. Что мой сосед Валентиныч умер от сердечного приступа прямо на улице, потому что прохожие не смогли дозвониться в «скорую». Наш сторож Петрович погиб от попавшего в дом снаряда. А Димон, бросивший меня на блокпосте, был арестован и обвинен в шпионаже.

Макс и Алёна остались жить в Луганске. Содержат оставленную на них живность и надеются, что на нашей земле наконец воцарится мир.

Выходной день. Я дома, играю с детьми. Вдруг острой бритвой слух режет сирена воздушной тревоги, а из окна доносится знакомый гул авиационного двигателя. Подхожу к окну, выглядываю на улицу и вижу, как СУ-25 заходит на вираж. От него отделяется ракета, которая летит… В меня. В голове мелькают мысли: «Неужели это конец?», «Да и хрен бы со мной – дети, здесь же дети, как же так?». А через мгновение следует невыносимо яркая, застилающая всё вспышка.

И… Ничего. Вообще ничего. Я, а точнее – крупица мироздания, отождествляющая себя как «я», висит в окружении всеобъемлющей пустоты. Бесплотная частица, почему-то наделенная возможностью мыслить. Нет страха… Нет боли… Нет вообще никаких чувств и эмоций. Есть только мысль. И понимание собственной мизерности в окружающей бесконечности. В пустоте, поначалу кажущейся тьмой, но на самом деле не имеющей ни цвета, ни иных признаков. Ни времени, ни границ. Всепоглощающее Нигде и Никогда. Это осознание продолжается … может, мгновение, а может быть —годы. Но вот что-то начинает меняться… Поначалу не ясно что, но потом я понимаю, что пустота приходит в движение. А ещё чуть позже – что двигаюсь я, а не окружающая действительность. Разгоняясь двигаюсь к появившемуся далеко впереди светлому пятну, благодаря цвету которого пустота вокруг окрашивается в черный и обретает границы. Всё сильней ускоряясь, лечу к свету… Ещё мгновение и… Я подскакиваю на кровати, выпадая из состояния, которое сложно назвать сном. И понимаю, что теперь снова заснуть уже не удастся. Во всяком случае, трезвым.

Прошла неделя после моего приезда в Киев. И каждую ночь во сне я переживаю собственную смерть в различных её вариациях. Но итог всегда один – организм отказывается дальше спать. В момент перехода от бодрствования ко сну в мозгу происходит какой-то щелчок, и сознание не отключается, чтобы снова не «умереть». Если выпить, то хоть и снится всякая белиберда, но хотя бы спишь. Но всё время бухать – это путь в никуда. Туда, откуда только что прилетел. Теперь я даже примерно знаю, как это самое «никуда» выглядит.

Я встал и вышел на балкон. Стою, вглядываясь в пестрящий разноцветными огнями ночной Киев, который, такое впечатление, никогда не спит. Не спит, но и не видит, что на самом деле происходит в нескольких сотнях километров к востоку. Или не хочет видеть. Сзади неслышно подошла жена и обняла, прижавшись ко мне таким теплым и родным телом.

– Опять кошмар приснился?

Я кивнул, прижав её руки к себе. Не знаю, как бы я жил, не встретив однажды её. Это не была любовь с первого взгляда, как обычно описывают в романтических опусах, когда два героя ощущают взаимное тяготение, едва соприкоснувшись взглядами. Мы встретились в сложное для нас обоих время и потянулись друг к другу, стараясь в новых отношениях избавиться от негатива прошлых. Понимание любви, если можно так выразиться, пришло позже. Для меня слово «любовь» слишком пресно и безлико, чтобы передать своё отношение к жене. Я слышал много вариаций на тему, что такое любовь, задумывался и искал для себя ответ. Самое распространенное понятие, оно же наименее эгоистичное – это желание, чтобы любимый тобою человек был счастлив. При этом желательно, чтобы счастлив именно с тобой. Хотя несчастную любовь ещё никто не отменял, и именно благодаря ей мир узнал множество поэтических и художественных шедевров. Но для меня это лишь часть мозаики. Через жену я ощущаю этот мир. Хочу и стараюсь смотреть на него её глазами, трогать её руками, вдыхать её грудью. И верю, что она чувствует и делает то же самое. И нам, и миру от такого симбиоза только лучше. Так что разочаровывать её, превращаясь в алкаша, совершенно не хочется.

Так больше и не заснув, встретив рассвет за книгой, я позавтракал, собрался и отправился на работу. Выйдя из подъезда и прошагав метров тридцать до трансформаторной подстанции, где был припаркован автомобиль, я увидел неожиданное зрелище. Машина была припаркована ближней в ряду, капотом к подстанции. Боковые стекла с водительской стороны были разбиты, зеркало заднего вида тоже было отбито и болталось на проводах. А на дверях кривыми буквами было нацарапано «СЕПАР».

Уставший от бессонницы мозг отказался удивиться или расстроиться. Удивляться тут нечему – номерные знаки с луганской регистрацией помогли кому-то из местных меня «идентифицировать». Расстраиваться? А чем это поможет? После пережитого я начал значительно спокойней относится ко всему, что можно легко исправить. Совершенно другой вопрос – как донести до окружающих, что они ошибаются?

Сметя щеткой для очистки снега осколки стекла с водительского сиденья и закинув в багажник отбитое зеркало, я сел в машину, завелся и выехал со двора на проспект. Проехав несколько перекрестков, остановился на светофоре. В окне с моей стороны у разделявшего встречные полосы железного отбойника появились парень с девушкой. Парень малярной кистью красил изъеденный ржавчиной отбойник в желто-голубой цвет. А девушка, держа в руках коробок с надписью «На краску», сновала между пережидающими красный свет автомобилями. Подойдя ко мне и разглядев последствия ночного инцидента, она удивленно округлила глаза и собралась было ретироваться. Но тут я увидел приколотую к её блузке желто-голубую ленточку. Протянул руку в окно, я положив ей в коробок вытащенную наугад из кармана купюру и, указав жестом на ленточку, попросил отдать её мне. Девушка удивилась ещё больше, но молча сняла и протянула ленточку. Повязав её на центральное зеркало заднего вида, я вдавил педаль газа на загоревшийся зеленый свет светофора, и проехав еще пару сотен метров, выехал на мост Патона.