Михаил Теверовский - Не такие, как мы

Вот и теперь Шон представить себе не мог, чем закончится их мирная демонстрация. Добравшись на оговорённое место, он обнаружил там почти всех организаторов, из числа тех, кто должен был прийти, а также порядка пятисот человек, не побоявшихся присоединиться. Нельзя сказать, чтобы это прямо очень сильно обрадовало Шона. Конечно, он и представлял себе примерно такое количество, но… но в глубине души надеялся, что их будет не пять сотен, а пять тысяч как минимум. Спрятав все эти мысли куда-то вглубь себя и подальше, Шон взобрался на пьедестал медной статуи, отлитой в честь основателя города Генри Форда и являющееся максимально приближенной его копией, грозно и величественно взирающего с центра площади на нынешнее здание прогнившей мэрии.

– Что ж, я благодарен вам, что вы пришли сегодня! Не побоялись отстоять свою точку зрения, не забились в угол, дрожа от страха! – начал вещать Шон, пока остальные организаторы разворачивали баннеры и флаги движения. – Друзья… Я не могу пообещать, что нас не попытаются силой разогнать сегодня. Но ради наших потомков, ради наших детей – мы обязаны сегодня показать Городу и всему миру, что мы думаем. И ещё раз повторю! Никакой агрессии в ответ на агрессию! На провокации не отвечаем! Тем более, никакого применения силы первыми! Кто пришёл сюда с каким-либо оружием, пожалуйста, прямо сейчас уходите. Ради нашего движения и будущего нас и наших детей. Всех остальных я ещё раз благодарю и желаю удачи, хоть и надеюсь, что сегодня она нам не понадобится!

Под одобрительный гул толпы Шон спрыгнул на вымощенную площадь и направился к зданию мэрии сквозь окружавшую его плотным кольцом толпу. Шон корил себя за корявое выступление, ведь он репетировал всё совершенно иначе, и в его голове всё представлялось много более торжественно и мотивирующее. Но что сделано, то сделано. Теперь настал более серьёзный момент, когда необходимо откинуть все переживания и сомнения. Его карие глаза неотрывно смотрели на выстроившуюся и пока что немногочисленную шеренгу из полицейских и охраны мэрии, в полной боевой амуниции…

…В тот самый момент, как толпа людей, вслед за Шоном Кегльтоном приближалась к мэрии, прознавшие обо всём журналисты уже были на месте – щёлкали затворы камер, квадрокоптеры пролетали над площадью, стараясь выцепить каждое движение, каждый момент происходящего. И сюда спешили новые и новые команды представителей совершенно различных отделов СМИ. А помимо них – мобилизованные части полиции и спецназа, уже в течение получаса собирающиеся в единую силу. Они спешили на помощь согнанным на площадь патрульным, которые несли с ночи службу и теперь остались оборонять здание мэрии: в тот момент, как управление полиции Города узнало о готовящейся акции, то приказало им выполнять эту задачу до полной готовности сил полиции. Готовности во что бы то ни стало разогнать эту мирную демонстрацию…

Шон уже осознавал, что начинают сбываться его худшие предположения, когда услышал приближавшийся вой сирен, а также грозный голос сверху, приказывающий всем разойтись: он раздавался с вертолета, который начал кружиться над площадью. Но Шон Кегльтон понимал, что обязан продолжать демонстрацию. В конце концов, ведь они не делают ничего плохого… на их плакатах написаны мирные лозунги и ни у кого из них нет оружия. Теперь вся надежда была на СМИ. А вернее, на страх полиции сделать что-то не так перед многочисленными объективами камер. Вот из полицейских машин высыпали люди с щитами и резиновыми дубинками, одетые в бронежилеты и с шлемами из кевлара на головах. Шон следил за тем, как они плотным кольцом окружают их. Ему казалось, что время будто остановилось: всё вокруг происходило, словно в замедленной съемке. Он продолжал выкрикивать какие-то лозунги, стоя впереди всех на первых ступеньках здания мэрии. Пыль от винта вертолёта колола глаза и горло, но Шон кричал и кричал, уже порядком сорвав голосовые связки. Прошла минута, другая – неужели всё-таки у них получится провести всё мирно? Пусть полиция стоит и смотрит – никаких проблем, пусть… Краем взгляда он увидел, как левый фланг кольца полиции приблизился к митингующим, заставив тех плотнее прижаться к своим единомышленникам. Опасный звоночек… Шон резко спрыгнул со ступенек и со всех ног понёсся к тому месту, намереваясь постараться хоть как-нибудь предотвратить возможное начало стычки. Обстановка накалялась: приближаясь, он уже слышал враждебные выкрики людей в сторону полиции.

– Нет-нет… нет, – слегка задыхаясь от волнения, шептал он и, решив, что больше тянуть нельзя, выкрикнул изо всех сил. – НИКАКОГО ПРОЯВЛЕНИЯ АГРЕССИИ!

Но было уже поздно. Один из митингующих выхватил из-за пояса нож и бросился на стоящего неподалеку от него полицейского. Шон изо всех сил побежал быстрее, чувствуя, что не успевает. Несколько людей в форме слаженно избивали напавшего на них человека: через пластиковые щиты полицейских Шон смутно видел, как работают их дубинки. Остальные медленным монотонным шагом начали сужать кольцо, сокращая расстояние до демонстрантов.

– Стойте, ребята! Стойте – у нас мирная демонстрация! Тот ушлёпок отдельно от нас! У нас…

Шон не успел договорить. Ближайший к нему полицейский крепко приложил его по голове дубинкой, после чего стена из противоударных прозрачных пластиковых щитов отсекла от остальных митингующих теперь и его самого, а удары наносились со всех сторон, пока он окончательно не обмяк и не повалился без сил. И тогда начался ад… Граната со слезоточивым газом была заброшена в самый центр митингующих, а с краёв не переставали монотонно работать дубинки. Кто-то из протестующих попытался вырваться, но был всё также чётко и ловко отрезан за стену щитов. Остальные же лишь сжимались теснее и теснее, пока не началась давка, в которой уже кричали стиснутые со всех сторон люди.

Кристально белый плакат с напечатанными витиевато буквами «Мы все равны!» безвольно упал в образовавшуюся после ночного ливня лужу прямо перед зданием мэрии, мгновенно окрасившись в кроваво-красный, вперемешку с грязью, цвет.

Весь Город теперь буквально жил новостями о произошедшем ранним утром разгоне митингующих. По сути, люди разделились на два лагеря – на тех, кто поддерживал действия полиции и тех, кто считал, что полиция действовала чересчур мягко с этими неонацистами. Конечно, были и сочувствовавшие пострадавшим при утреннем избиении – по большей части это были родственники и друзья митинговавших, а также те, кто сам был бы на площади этим утром, если бы был чуточку храбрее или моложе, в зависимости от возраста. Обособленной группкой были немногочисленные люди, в том числе и Джейк с Томом, которые искренне не понимали, чем же были так плохи те парни, которых привёл на площадь Шон Кегльтон, если они не несли с собой оружия и провозглашали, казалось, всеобщие важные ценности? В том числе и для белых, защитой которых и мотивировал действия полицейских руководитель полицейского департамента Артур Койль. К сожалению, таких людей было слишком мало, чтобы отнести их к третьему лагерю спорящих с пеной у рта про действия полиции горожан, да и своё мнение они держали при себе или обсуждали только лишь с хорошими друзьями, которым доверяли как самим себе. Но кое-что могло круто изменить эту ситуацию и помочь Шону Кегльтону и некоторым другим задержанным избежать штрафов или даже совершенно несправедливого тюремного заключения. И это «кое-что» решил воплотить сам Питер Стрейджес, хоть и понимал, что сильно рискует всем тем, чего добивался на протяжении всей этой избирательной кампании и даже задолго до неё.