Василий Воронков - Страх звёзд

– По крайней мере, нас пока никто не собирается пристрелить.

– Пока – да.

– Ну извини, другого варианта выбраться с Бакара не было.

– По словам Айши.

– Я ей верю, военное же время. Зачем выпускать гражданские корабли? – Томаш включил терминал и вывел на экран техническую схему корабля, чтобы хоть чем-то занять руки. – К тому же я никого не принуждал лететь. Ты, помнится, не слишком долго думала.

– А чего думать, когда выбора нет? – Лада нахмурилась, и её пронзительные серые глаза на секунду стали пустыми, лишившись жизни. – Я на Бакаре оставаться не собиралась. Да и не вышло бы у меня ничего – рано или поздно какой-нибудь высокоуважаемый идаам мне бы нож в спину воткнул. Они только так и умеют.

Томаш вздохнул. Ненависть Лады к Бакару казалась ему чем-то совершенно противоестественным – ведь в ней самой текла бакарийская кровь.

– Ты так говоришь, как будто я в этом виноват! Считай, благодаря мне мы оттуда выбрались. Других вариантов не было.

– Ты серьёзно? – Лада так сильно сжала подлокотники ложемента, что пальцы у неё побелели. – Тебе напомнить, как мы вообще в эту задницу попали?

– Каждый может ошибиться.

– Не каждому это позволено!

Перед самым началом военных действий они стояли на Литии, успешно разобравшись с последним заказом. Слухи о том, что холодное противостояние между двумя планетами может перерасти в открытую войну, ходили уже давно, но Томаш не придавал им особого значения. К тому же именно благодаря напряжённым отношениям Литии и Бакара их скромная контрабанда приносила такой хороший доход. Аппетиты у любителей мазина и коллекционной тинктуры на пороге войны только выросли. Да, Бакар тогда выдал какой-то путаный меморандум – очередные требования и угрозы, – но далеко не в первый раз. Не было никаких причин считать, что именно эта дипломатическая писанина послужит поводом для войны. Так, по крайней мере, убеждал себя Томаш. К тому же старый перекупщик с Бакара вышел на связь и предложил очень выгодный контракт на большую партию тинктуры – настолько выгодный, что после него годик-другой можно было бы отдохнуть от бизнеса.

– Насир на Литии долго оставаться не мог, – сказал Томаш. – Не держать же его всё время запертым в корабле с включёнными гравами.

– Мы могли пойти к Черне. Там всегда кто-то нужен. Операторы строительных дронов, пилоты – да кто угодно. Переждали бы всё это, оставаясь свободными людьми.

– Свободу у нас никто не отбирал.

– Это тебе так кажется.

– Чего теперь спорить? Я же не против был на Черну идти. Колонии так колонии. Но мы на последней ходке столько могли поднять, что…

– И как? Подняли?

– Я ошибся! Смирись с этим! Или сломай мне что-нибудь. Кстати, я уверен, что, если бы мы сейчас торчали на Черне, ты бы вообще с катушек слетела. Мы бы там все поехали. Это же долбаная тюрьма!

Лада встала из ложемента.

– Примешь вахту? Устала я… от всего. Пойду, прилягу.

– Давай.

Лада вышла коридор. Томаш оглядел сумрачную рубку, к которой за последние годы привык так сильно, что даже во сне часто видел себя в ложементе, изучающим показания приборов летящего навстречу пустоте корабля.

Генератор выдаёт сто процентов мощности, скорость на один и два процента выше расчётной, на радарах – чёрная тишина.

Томаш схватил с панели кадол, покрутил в руке и прицепил себе на висок. В глазах тут же померкло, как при обмороке, гул от системы рециркуляции сменился напряжённой тишиной – и уже в следующее мгновение Томаш поплыл в зияющей пустоте навстречу далёким звёздам.

В отличие от Лады ему нравился вирт.

Он сам превращался на время в межпланетную тарку, падающую на чудовищной скорости в пропасть из звёзд, и перед ним, точно видения из безумного сна, возникали образы, которые невозможно было увидеть человеческим глазом. Всё, что улавливали сенсоры «Припадка», тут же транслировалось в вирт – бесцветные газы от выхлопов окрашивались по настраиваемой палитре, мельчайшие вплоть до нескольких молекул частицы превращались в искрящуюся пыль, корабли, идущие за миллионы миль, отмечались в этом синтезированном пространстве сверкающими струнами (красными для бакарийской сигнатуры и синими для литийской). Стоило лишь приглядеться, как ты мгновенно переносился через огромное расстояние, оказывался рядом с далёким кораблём и мог рассмотреть его во всех деталях. Понимая при этом, что, возможно, его экипаж точно так же разглядывает сейчас тебя.

Показания сенсоров, которые обрабатывал вирт, отставали из-за физических ограничений на несколько секунд – а для отдалённых объектов разрыв мог быть гораздо больше, – и Томаш путешествовал назад во времени. Повсюду кипела жизнь – в остатках после выхлопов, в тепловых шлейфах, в рассекающих темноту курсовых струнах, отмечающих движение кораблей. Обычно. Сейчас же Томаш парил в глухой пустоте – ему достались лишь свет недостижимых звёзд да превратившийся в маленькую капельку Бакар, провожающий его ядовитым фиолетовым сиянием. Томаш даже не сразу заметил обломки, о которых говорила Лада – они проступали неразборчивыми бурыми пятнами, словно оставленные в пустоте следы.

Космос стал мёртвым.

Томаш никогда не ощущал ничего подобного. За всю жизнь он ни разу не выходил в дальний космос, а в пределах сектора отзвуки человеческого присутствия ни затихали ни на минуту. Пока не началась война. Впрочем, ему даже нравилась эта бесцветная тишина, это чувство головокружительной свободы – задыхающийся в смоге Бакар неотвратимо превращался в тусклую точку, и всё вокруг принадлежало только им, только их старенькой тарке.

Томаш всегда мечтал об одном – летать. И Лития, и Бакар казались ему одинаково скучными и неинтересными – торчать на одной планете после того, как испытал сводящее с ума ощущение свободного полёта было для него чем-то сродни тюремному заключению.

К сожалению, на «Припадке» стояла довольно примитивная система вирта, режим полного погружения не работал, и Томаш по-прежнему чувствовал, что лежит в жёстком ложементе. Он давно хотел купить новый вирт, но ценник не просто кусался, а норовил оттяпать руку по самое плечо, и всегда находились более насущные проблемы, высасывающие их и без того скромные капиталы. К тому же Насир и Лада идею с новым виртом не поддерживали. Насир как-то выразился, что вирт «вынимает душу из тела», а Лада заявила, что в режиме полного погружения пользоваться интерфейсом вообще перестанет. Томаш не понимал, чего они боятся – ведь вирт просто показывает то, что происходит на самом деле – за покорёженными переборками их рассыпающегося корабля.

Томаш плыл в искусственном космосе, погружённый в свои мысли, когда в уши ему ударил сигнал системы оповещения, и перед глазами запылали огромные буквы: «Внимание! Падение мощности генератора на 28%». На какое-то мгновение, увлёкшись воображаемым полётом, Томаш даже принял надпись за странный космический объект, мигом заполонивший пустоту полётного коридора. Он заинтересованно потянулся к буквам, но второй гудок вывел его из транса. Томаш выругался и дал команду на отключение вирта.