Нана Рай - Расшатанные люди

Только теперь до нее доносятся слова Ильи:

– … я боялся тебя потерять. Если бы не он, ты бы свела счеты с жизнью.

– Евгений? – непонимающе переспрашивает она.

– Да. Именно он вывел тебя из депрессии, а потом… Потом произошло странное. Я не знаю, как это объяснить, но Евгений утверждал, что ты сама вытеснила страшное воспоминание из своей памяти. Причем не только факт аварии, но и… – его голос срывается.

– Но и что?

Юлиана берет Илью за подбородок и заставляет посмотреть себе в глаза.

– Но и нашу дочь. Зою, – опустошенно добавляет он, словно понимает, после этих слов уже не вернуть прошлой жизни. Ни вымышленной, ни реальной. Ни-ка-кой.

Юлиана отпускает Илью и скидывает покрывало на кровать. На полном автомате она переодевается в элегантный домашний костюм черного цвета, и тот холодным шелком льнет к коже.

Она замерзла не только снаружи, но и внутри. И теперь ей уже не хочется ни тепла, ни прикосновений мужа. Внезапно ее пробирает смех, и Юлиана опирается на комод, пытаясь сдержать истерические смешки, но затем сдается, и сдавленное хихиканье превращается в громогласный хохот.

– Юлиана, тебе надо успокоиться, – голос Ильи звучит раздражающим шумом на заднем фоне. – Хочешь, я заварю тебе ромашку? Тебе не помешает поспать, а утром, когда придешь в себя, мы…

– Придешь в себя? – перебивает его Юлиана. – Я в себе. Абсолютно. А вот чего ты пытаешься добиться этими жалкими манипуляциями – для меня загадка. Думаешь, я такая дура, что забыла о том, что у меня была дочь? Забыла, как я ходила беременная, рожала, воспитывала ее два года, забыла чертову аварию? Илья, я – психотерапевт. Ты пытаешься обвести меня вокруг пальца на моей же территории, – она усмехается. – Не смешно ли?

Каждое ее слово бьет Илью похлеще оплеухи. Даже избей она его по-настоящему, это и то не возымело бы такого эффекта. Он съеживается на глазах. Становится прозрачным, хрупким. Остаются только огромные глаза с лопнувшими сосудами. А в остальном – жалкая тень от ее спортивного и крепкого мужа. Стоит, поджав губы и трясется. Неизвестно от страха или от боли. Да ей и все равно.

– Что ты молчишь? Думаешь, меня проведешь фотошопом? – Юлиана ступает поверх фотографий, и они прилипают к босым ступням. – Где еще доказательства? Видео, свидетельства о рождении и смерти? Господи, да зачем я вообще требую что-то доказывать мне, я ведь еще в своем уме, – Юлиана впивается пальцами в голову.

На смену истерики приходит мигрень. Она расползается от висков к затылку, щемящей болью заглатывая рассудок.

– Документы в коробке, ты еще… – Илья прокашливается, – не до конца просмотрела. Видео нет. Здесь все, что я смог спасти. Остальное, что было на компьютере и смартфонах, ты удалила.

– Спасти? От меня? – Юлиана подходит почти вплотную к Илье. О, этот знакомый океанический аромат, от которого кружится голова. Сейчас от него становится тошно. – Я – всемирное зло, получается?

– Можешь прекратить? Я тоже потерял дочь, но, в отличие от тебя, не свихнулся!

Крик Ильи отрезвляет, и от неожиданности Юлиана чуть не поскальзывается на разбросанных фотографиях. Илья ловит ее и прижимает к своей груди, где рвется на куски его сердце.

– Ты кричала, что начнешь новую жизнь. С чистого листа. Я едва успел спрятать от тебя часть фотографий, потому что ты уничтожила почти все. А на следующий день проснулась счастливая, будто и не было аварии, – тараторит он, словно она отвела ему ровно минуту на признание. – Это произошло примерно через две недели после… трагедии. Евгений предположил, что ты не выдержала горя. Ведь за неделю до этого мы похоронили твоего отца. И лишиться в одно лето, в один миг, двух любимых людей… Не каждый здоровый человек способен это вынести. К тому же… – он резко замолкает.

– К тому же что? – хрипит она.

Слова Ильи едва долетают до ее сознания. Она силится вспомнить, но любая попытка сродни подглядыванию в бездонный колодец. Блики солнца на поверхности, а дальше тьма.

Дети? У нее была дочь? Юлиана не любит детей. И не представляет себя матерью. А почему?

– Полиция ехала очень долго. Водитель, который врезался в вас, погиб на месте. Ночью на той дороге безлюдно. Ты была зажата в машине все время, что ждала помощи, – шепчет Илья. – И не могла помочь Зое. После этого у тебя начались приступы клаустрофобии.

– Что? – Юлиана пытается вырваться, но Илья сильнее зажимает ее в объятиях. – Ты прекрасно знаешь, что клаустрофобия у меня из-за моей матери…

– Ты все выдумала, Юлиана. Ты даже не помнишь, что в пустой комнате была детская. Хотя сама заставила меня выбросить всю мебель и переклеить обои. Я не знаю, что произошло. Это необъяснимо. Но лучше жить с тобой, которая ничего не помнит, чем с той, которая сходила с ума от горя и пыталась повеситься.

Юлиана изворачивается и кусает Илью за ладонь, заставляя его кричать от боли. Она не удерживается на ногах и падает на пол, фотографии разлетаются в стороны.

– Иди на хрен! – орет Юлиана, захлебываясь слезами. – Я прекрасно знаю, что такое вымышленные воспоминания. И сама могу внушить тебе все, что хочешь. Но со мной провернуть такое не получится!

– Прошу тебя, – Илья зажимает кровоточащую руку.

Юлиана даже не поняла, что прокусила его ладонь насквозь. Лишь сейчас она чувствует неприятный металлический привкус, но ей кажется, что этого мало, и она готова разорвать мужа на куски.

– Убирайся! – цедит она сквозь зубы.

Почему ей так больно? Словно у нее и правда умерла дочь, а она все эти годы преспокойно жила в полном неведении.

– Хорошо, – Илья отступает назад. – Я переночую у матери. Вернусь завтра. Только, пожалуйста, не ходи на работу, я все объясню Евгению. Он предупреждал меня, что такое может случиться.

Он уходит в коридор, и слышатся тихие хлопки дверью гардероба.

– Такого бы не случилось, не найди я коробку, – орет ему вслед Юлиана. – Но ты хотел, чтобы я ее нашла! Ты все подстроил! Ненавижу… – от усталости она едва говорит. – Можешь не возвращаться от своей мамаши. Я вас ненавижу! Обоих! И не смей звонить моему начальнику… – но последние слова повисают в гудящей тишине пустой квартиры.

Он ушел, а у нее осталось еще так много вопросов. Однако абсолютно нет сил, нет желания бежать следом за Ильей и пытаться повернуть их разговор в цивилизованное русло. Да и не способна она сейчас вести себя, как адекватный человек. Ее пальцы трясутся и хочется выпить чего покрепче, так чтоб отшибло… память?

Юлиана тихо смеется. Судя по словам Ильи, память у нее уже отшибло. Так отшибло, что она переписала годы своей жизни. Если бы это и правда можно было сделать! Взять видеозапись всех лет, и в специальной программе обрезать, перекроить, удалить лишние кадры, добавить новые. Но такого не существует. Это невозможно, как и то, о чем говорит Илья.