Антон Поп - Проклятие девы

Внутри храм был сплошным новоделом. Ничего не сохранилось из дореволюционного. Но, как и снаружи, продолжал поражать своей красотой. Если снаружи оставили о себе память каменных дел мастера, то внутри, по-видимому, решили впечатлить современников и потомков искусные резчики по дереву. Образа в иконостасе и отдельно висящие иконы на стенах были обрамлены тонко и скрупулёзно выточенным узорочьем. Мелкий рисунок увлекал глаза с первых секунд и заставлял их пуститься в увлекательное путешествие по хаотично направленным лабиринтам резьбы. (Казалось, если бы была технологическая возможность обработать каждую молекулу деревянной заготовки, то резчики пренепременно занялись бы этим страстно, не щадя ни молекулы, ни атома). Бег взгляда по искусно запутанным углублениям в досках рано или поздно выводил на позолоченное плато с ликами, нимбами, библейскими сюжетами и прочими признаками традиционной православной иконописи. Иконы, все до одной, были писаными, заказывались в лучших мастерских Русской Православной Церкви. Сие обстоятельство было гордостью сестёр и игуменьи – ни копейки бандитских денег не было использовано в благоукрашении храма. Об этом знали и прихожане, приезжавшие из города, и регулярные паломники, и временно поселившиеся трудники. Во многом, именно из-за такого редкостного в жизни современной Церкви факта, полюбилась народом обитель.

В целом, монастырь с первых минут пребывания в нем охватывал непривычным вдохновением. Как-будто в лёгкие разом поступало в десятки раз больше воздуха, который большими порциями проникал во все, даже давно уснувшие, клетки организма, и тем самым зарождал совершенно неизвестное дотоле чувство восторженности всем тем комплексом впечатлений, кои щедро буквально лились из каждого кубического метра, а может и сантиметра, занимаемого монастырем пространства. Паломник, турист, трудник становились пленниками этой иллюзии, созданной человеческими руками. Семя неконтролируемой восторженности попадало в тело человека с сильным потоком воздуха и врастало в околосердечном пространстве, рядом с уже прочно вросшим зародышем зловещего Леса. Оно также нещадно впивалось в человеческое естество и отравляло его ощущением неземного счастья.

Ксения свысока смотрела на позолоченный циферблат, вмонтированный в изящной формы малахитовый обломок. Разной цветовой насыщенности зелёные прожилки радовали глаз и напоминали о должности ею занимаемой. Многое было доступно женщине, многое дозволено, но только в рамках оттенков зелёного. Шеф прекрасно осознавал исключительную роль в успешности своей империи (так он называл фирму из десяти магазинов) Ксении Ермолаевой. Но всякий раз, при случае, оригинальным образом напоминал о весьма определенных границах ее влияния на жизнь предприятия.

Дорогой подарок занял место на рабочем столе относительно недавно. Дмитрий Витальевич торжественно, сам лично, преподнёс Ксении Валентиновне в юбилейную дату драгоценный подарок. Вот уже десять лет как женщина занимала должность начальника отдела маркетинга. Благодаря образованию, нестандартному мышлению, креативу и просто таланту ей удалось в три раза увеличить продажи и поднять сеть магазинов с товарами первой необходимости «Под рукой» на третью позицию в довольно крупном промышленном городе.

В начале двухтысячных годов выпускница экономического факультета вернулась в родной город, сотрясавшийся от криминальных разборок –девяностые выплеснулись неразрешенными вопросами на первые годы третьего тысячелетия. Циничная государственная рука решала, кому из бандитов осваивать тюремные нары, а кому – высокие государственные посты.

В жернова передела собственности попал Дмитрий Витальевич, местный бизнес-волчара. Он занимался фарцовкой еще в восьмидесятые, доставляя из Москвы в двух спортивных сумках брендовые шмотки. В девяностые ему принадлежала половина магазинов с хозяйственной мелочевкой. Король тёрок и лампочек снискал славу педанта и аккуратиста в деловых кругах. Возможно, благодаря этим личностным качествам, ему удалось сохранить треть от принадлежавших торговых точек. Правда, заплатил он за это набором неврологических заболеваний. До сих пор не знает, кто тогда в темном подвале держал дуло автомата у его виска: то ли отчаявшиеся бандиты, то ли новые хозяева – агенты столичных спецслужб. Дмитрий тогда легко отделался. Большинство предпринимателей обанкротилось. Кто в Москву уехал с шашечками на крыше авто, кто отправился леса валить, а кто – пустил пулю в висок. У многих товарищей, компаньонов и просто знакомых бизнесменов три нуля навеки пропечатались на мраморных досках.

После очередного стационарного лечения Дмитрий возвращался в загородный дом. Когда мужчина вырулил на выезд из города, привычная картинка в рамках зрения побеспокоила новой деталью, словно соринкой, положенной ветром на роговицу. Дискомфорт в правом секторе обзора заставил обратить внимание на свежий сруб с четырехскатной крышей и псевдопозолоченным куполком на верхушке – небольшая деревянная церковь во имя святого Николая стояла на месте, где когда-то находилась одна из самых прибыльных торговых точек Дмитрия Витальевича. Группа из трёх киосков теснилась на арендованном у муниципалитета прямоугольном клочке земли, ранее оплеванном людьми и обгаженном голубями.

Бизнесмен нарочито небрежно, подражая патриарху из телевизора, перекрестился и зашёл в храм, охваченный кадильным дымом. Внутри мужчину встретили очарованный взгляд молодого священника и в серых платках затылки двух старушек, которые молились у «Казанской» иконы Божией матери.

Священник, суетно пробежав с кадилом по небольшой площади святого места, подошёл к высокой тумбе с покатым верхом и сказал: «Есть, кто на исповедь?… На исповедь есть кто?» Он спрашивал громко и старательно, словно храм был битком наполнен молящимися. Дмитрию показалось это странным, но слова соседа по палате в больнице заусенцами держались в голове.

Короткими липкими иголочками заусенцы появляются у тех слов, за которые память цепляется как за нечто, способное судьбоносно повлиять на жизнь хозяина этой самой памяти.

Старик с тяжёлым заболеванием крестцово-поясничного отдела рассказывал, как в Великую Отечественную войну семилетним пацаном порой обращался к Боженьке, и Тот помогал в, казалось бы, безвыходных ситуациях. Мужчина с седой небритостью на подбородке, впалыми щеками и сморщенной лысиной вызывал у Дмитрия доверие. Не смотря на простодушную религиозность, про многое старик рассуждал весьма трезво и рационально. Сочетание практичности с верой в Бога подкупили Дмитрия, и он внял советам мужчины обратиться за помощью в церковь, в русскую, в православную.