Антон Поп - Проклятие девы

– А что значит с пристрастием? – женщина обернулась, почувствовав прикосновение к спине – сзади стоял расстегивающий рубашку Дмитрий Витальевич. Его обнаженный детородный орган касался своим упругим концом тоненькой блузки Ксении. – Вы что делаете? Не трогайте меня! Отстаньте! Я сейчас закричу! – Мужчина с силой зажал женщине рот и наклонился к ее побагровевшему уху.

***

–Молитвами святых отец наших Господи Иисусе Христе, Боже наш, помилуй нас. – Дежурная молитва прозвучала за оббитой дерматином дверью. Голос инокини Снандулии какой-то нехарактерной надорванностью побеспокоил слух начальницы обители –значит, сестра принесла неприятную новость.

– А-минь, – нежно, будто лаская речью собственное нёбо, ответила игуменья, и дверь приоткрылась.

В образовавшемся проёме появилась маленькая голова в апостольнике. Круглое личико (игуменье оно иногда казалось идеально круглым, она даже хотела измерить его рулеткой, чтобы в этом убедиться, но не решалась предложить такую глупость носительнице данного лица), плеяда веснушек под глазами (их было так много, что у игуменьи всегда возникало желание поинтересоваться состоянием здоровья сестры во Христе, настолько болезненный вид придавали ржавчинки молодой особе) и маленькие, узенькие, прямые, как знак равенства, губы многозначительно отразились в глазах игуменьи:

– Матушка, сегодня вечером владыка приезжает с неофициальным визитом, на два дня!

– И что? Вы не знаете как его встречать? – выразила недоумение игуменья. – Так. Странно. А почему владыка меня не предупредил? Обычно хотя бы секретарь его звонил… Очень странно.

– Вот, матушка, то-то и оно. Я сама случайно узнала. Звонила в канцелярию епархии по поводу выдачи нашим выпускницам дипломов об окончании ВДШ. Вот мать Аграфена и поделилась со мной информацией, по-дружески, так сказать. Я выказала удивление: мол, мы и не в курсе. А она: «Владыка – хозяин, куда желает, туда и едет, и вовсе не обязан о своем визите предупреждать».

– Ну что! Он не обязан, а мы, тем не менее, обязаны встретить нашего архипастыря. Поэтому…

– Просто… завтра же день игры, – прервала игуменью Снандулия.

– Ага… Так, так… День игры… Ну и ладно! Разве митрополит как-то помешает? – удивлённо отметила игуменья. – Снуля, ты будто не знаешь, чем он будет тут заниматься? Засядет в сауну, наверняка пива любимого своего, немецкого, привезёт. Так, приготовьте красной икры побольше. Там на кухне, в морозилке, внизу, два килограмма лежит сахалинская, большими икринками такая, мне ее пару месяцев назад друзья привезли – вот ее разморозьте. Ну! Мне ли вас учить? Давайте, давайте, не раскисайте! Сестер успокой. Скажи, что все в силе. Кстати, отец Геласий уже в пути?

– Нет. Он позвонил, сказал, что будет поздно, ночью уже, – слегка прикусывая нижнюю губу, ответила Снандулия.

– А с кем наш дорогой владыченька приедет?

– Как обычно, с отцом Феофилактом и Алешей-иподьяконом.

– Тааак… Ну Феофилакта я утречком как-нибудь корректно выпровожу. Скажу, что… В общем, что-нибудь придумаю. А Алеша, а что Алеша?

– Матушка, он же ходит, везде нос свой сует, постоянно что-то вынюхивает. Помню, был случай, он зашёл на кухню, а там одна сестра другой плечи массажирует. Ну затекли они у нее – несколько часов пироги лепила. А он как из-под земли вырастает и говорит: «Ага, бабы! Свальный грех удумали сотворить. Смотрите, я архиерею доложу, чем вы тут занимаетесь». Знаете, ещё глаза так щурит и хихикает. Вот приделать ему рожки да хвост – бесёнок получится. Сестры только хотели что-то ответить, а его и след простыл. Точно бес.

– Ладно, ладно, мать, раздухарилась. Иподьякон он, архиерейский, с уважением надо. Митрополит его приютил, облагодетельствовал, как сына любит.

– Ага! И не только как сына!

– Мать, ты говори, да не заговаривайся! Нам ли судить? Мы все не без греха, – начала строжить инокиню настоятельница монастыря.

– Да матушка, простите. И ещё по поводу завтрашнего дня. Мать Ревекка приболела, не сможет быть.

– Что с ней приключилось, с бедненькой? – смягчившимся голосом спросила игуменья.

– У нее, в общем – там болит.

– Где там ? Мать Снандулия, говори прямо! Менструация что ли?

– Нет, что-то серьезное. Ей бы в больницу лечь на обследование.

– Хорошо. Завтра же отправим в город. Как она, совсем худо или до завтра потерпит?

– Потерпит, матушка, потерпит, она у нас стойкая.

– Ну вот и ладненько, – опрокидываясь на рельефную спинку из натуральной кожи, подытожила настоятельница.

– Матушка, – снова начала инокиня, – нас получается пятеро будет. Так ведь нельзя, вроде?

– Не переживай, родная моя. – Голос женщины совсем размяк. Игуменья с кем-то переписывалась по телефону и, по-видимому, каждый последующий ответ виртуального собеседника все больше радовал ее сердце, – вас будет, как и положено – шесть человек.

– А кто шестой? – инокиню накрыло любопытством.

– Есть одна красавица, – игуменья целиком ушла в гаджет, лёгкая улыбка от содержания сообщений переросла в сияющую эмоцию. – Ступай, ступай, все будет хорошо. С Богом, Снуля, с Богом! – размашисто благословляя инокиню, окончила настоятельница.

Снандулия небрежно поклонилась и хотела уже выйти из кабинета, как игуменья, не отрывая глаз от средства коммуникации, задержала инокиню:

– Мать Снандулия, как у тебя здоровьице то? Что-то выглядишь неважнецки.

Молодая особа на мгновение «зависла», всем своим видом изображая благодарность за озабоченность своей скромной персоной. После чего ответила:

– Слава Богу за все, матушка. Бог милует.

– Ну ладно, иди уже, – продолжая смотреть в гаджет, выпроводила насельницу игуменья.

Пару минут разговор с инокиней повторялся в ушах Ксении, но постепенно звуковые следы стирались наполнявшей помещение тишиной.

***

– Слушай меня внимательно, сучка. Или я сейчас трахну тебя и ты принята на работу, или… я все равно тебя трахну и тебя никто, нигде, никогда не найдет. Ты все поняла? Кивни, если да. – Женщину слегка потряхивало от страха, поэтому ладонь мужчины немного скользила по щекам из-за натекших подкрашенных черной тушью слез – коммерсант вконец озверел и с ещё большей силой сжал жертве рот. – Ну…, я жду ответа, какой вариант ты выбираешь, первый или второй?

Женщина подняла руку и вытянула указательный палец – ей очень хотелось жить в свои двадцать два года.

– Ну вот и молодец, крошка. А теперь я разжимаю твой славный влажный ротик и ты молча, не спеша, раздеваешься и, как говорится, в чем мать родила ложишься спиночкой вот сюда, на этот замечательный столик. Не бойся. Я очень нежный. Никто не жаловался. И тебе понравится, я уверен. Не плачь, не надо.