Кристина Котельва - Виновен наполовину

– Эй вы, фотографы, идите йисть, – закричала в форточку бабушка.

– А шо там? – Спрашивал дед.

– Та какая разница шо, шо дам, то и будешь йисть. Ишь, ты. Шо йисть… Раз спрашуешь, значит не голодный, – кричала бабушка. – Борщ та галушки, шо йисть, ишь, перебирает.

– Борщ я люблю, и ты, Мишка, давай руки мыть и пошли, пока бабка ругаться не начала. На, тащи фотопарат в дом, ток под ноги смотри, не урони. Это твоё приданое, Мишка. А я докурю и тоже приду.

Мишка заскочил в дом, прошёл в комнату, где стоял комод, и аккуратно положил на него фотоаппарат, но уходить не собирался. Он вновь взял его в руки и посмотрел в стёклышко, но ничего, кроме черноты не увидел.

– Деда, – закричал испуганно Мишка, – он сломался, ничего не видно в стёклышко, – чуть не плача, кричал из дома Мишка и вытирал пот подолом старой футболки. – Фух, как же жарко.

– Ха-ха-ха, Мишка, да это же я объектив крышечкой закрыл, чтоб линзу не испортить, – крикнул в форточку дед. – А ну, ставляй на место его давай, ставляй, ставляй, – командовал дед, подходя к окну.

Мишка привстал на носочки и потянулся было положить фотоаппарат на комод, как тот выскользнул из рук…

Михаил Борисович проснулся весь в поту, в груди стучало, но на душе было так хорошо.

«Давно мне дед не снился, – думал он. Чуток прищурившись, пытался разглядеть который сейчас час. За окном уже светило солнце и очень пекло, проникая даже через светлые, но плотные шторы. – Ого, восьмой час. Вот это да. Давненько я так крепко не спал, ну, Биродзэ, ну молодец. Лёгонькое выписал. После такого себя не вспомнишь».

– Каштанка, ко мне, – и тут же раздалось цоканье. Собака лениво шла из спальни в кабинет к хозяину. Михаил Борисович лениво привстал с диванчика, взял фотоаппарат «Зенит», снял крышку с объектива, взвёл рычаг до упора, как учил его дед, нажал на пуск и вернул его на место в шкаф за стекло.

***

Иванович собирал разбросанные цветы по двору и ворчал;

– Ну, ну вот то, о чём я и говорил. Варвары… Мало того, что срезать правильно так и не научились, так ещё и убирать за собой не приучены.

– Да будет тебе, Иванович. Ты же знаешь, что мужик-то он хороший. Ну слегка заносчив. Но кто сейчас без характера? Тем более, он мужик видный. Да и вообще, он последнее время неважно выглядит, – защищала хозяина Екатерина Семёновна.

– Так чё ему мешает выглядеть лучше? Вон всё для этого есть. Пиши, когда удобно, спи скока хошь, а все несчастные. Мы вон всю жизнь пахали. Нам унывать некогда.

– Иваныч, прекрати возмущаться. Тебе-то что? Зарплату всегда вовремя платит, не хамит, да и ты разве не любимым делом занимаешься? Вон, глаза-то как горят, когда росточки твои принимаются, а когда цветы бутоны раскрывают, ты сам, как георгин, расцветаешь. Богатые тоже, как говорится, плачут. Да и вообще, мало ли что. Все мы люди. Может неприятности какие, или со здоровьем может чёт серьёзное, не дай бог, конечно. Я утром в дом зашла, а там… и ваза разбита, стёкла по всему дому валяются, шторы с петель сорваны, и вещи разбросаны по кабинету, но тут моя вина, конечно, память иногда того, шалит, вот я и забыла их там. И спать похоже, что он не ложился, кровать будто и не разобрана вовсе. А ещё уехал куда-то в такую рань, обычно ж спит ещё, а тут… Работал, может, всю ночь, да чего-то не получалось, вот и вырвались эмоции наружу. Ты словно молод не был.

– Так он уж и не молод, – бурчал садовник. – Пора бы уметь контролировать свои эмоции.

– Всё, Иваныч, будет тебе. По-моему, он сейчас опять к доктору ездит, а значит скоро всё наладится, – отвечала Екатерина Семёновна и вытряхивала вязаный белый плед.

Пока он открывал входные двери, по ту сторону лаяла Каштанка.

– Каштанка, тихо, свои. Тихо!

Дверь отворилась. Каштанка сунула нос в руку и приветственно махнула хвостом. Он вытащил из пакета только что купленные сосиски и дал ей одну. Собака аккуратно взяла лакомство и утащила его на лежанку.

– Дел невпроворот, а времени в обрез, так что постарайся не отвлекать меня, милый друг, ладно? – Договаривался он с собакой, направляясь к рабочему месту. Достал из сейфа ноутбук, отложил в сторону рабочие очки, открыл нужный файл и стал записывать текст, ловко набирая его на клавиатуре.

***

«Он знал, что уже через полчаса у Ирмы полностью перестанет биться сердце…» – перечитал он, чтоб освежить воспоминания о написанном.

– Ну, что ж, продолжим, – подбадривал сам себя Михаил Борисович.

«Снег ложился плотным слоем, покрывая лобовое стекло. Дворники не справлялись с навалившейся на них работой, поэтому ему приходилось останавливать машину и руками счищать снег со стекла. В машине было очень холодно, руки коченели, но, несмотря на всё, это был очень важный день в его жизни. Наконец-то сквозь пургу он разглядел высоченный забор. Достал из пуховика маленький пульт и нажал кнопку, ворота открылись. Он отстегнул Ирму и вышел из машины, открыл пассажирскую дверь и взвалил девушку себе на плечо. Поднялся по заснеженным ступеням на порог и открыл входные двери. Из дома сразу повеяло теплом. Он занёс её в большую комнату, кинул на диван рядом с неподвижно сидящим мужчиной и добавил:

– Располагайся и чувствуй себя как дома. Давай я помогу тебе раздеться, так ты быстрее согреешься, дома очень тепло. Ну вот, так значительно лучше, – практически срывая пальто с Ирмы, заметил он. – Только какая-то ты лохматая, – добавил он, смеясь и приглаживая своей рукой её волосы. – Не волнуйся, я расчешу, подожди минутку, – сказал он и метнулся в прихожую за расчёской. – Вот, сейчас сделаем тебе укладку, только ты сядь поудобнее, а то мне не с руки так, – говорил он и тянул её за одну руку, усаживая на диван. Ирма постоянно сползала и падала лицом в подушки. – Ну поднимайся же, что ж такое… – Нервно говорил он. – Поставь ноги на пол, вот. Теперь сиди ровно!

Ирма сидела, опершись на спинку дивана и опустив голову вниз. Он спустил её чуть ниже и зафиксировал голову так, чтобы она смотрела прямо на него, и принялся медленно её расчёсывать.

– Забыл, – испуганно произнёс он. – Сейчас, – и скрылся на кухне. В скором времени он вернулся с серебряным подносом в руках и поставил его на журнальный столик возле дивана. На подносе стояли три чашечки с горячим чаем, хрустальная маленькая ваза с крекерами, креманка с облепиховым вареньем и тюбик губной помады. Он сел возле Ирмы и предложил ей попробовать бабушкино варенье. Потом заботливо смахнул пылинки с её изумрудной водолазки, расправил от складок оранжевую шерстяную юбку, взял с подноса помаду морковного цвета и накрасил Ирме губы.

– Мы так давно не виделись… – Он вскочил с дивана и отбежал на середину комнаты, посмотрел в видоискатель, проверил настройки, ещё раз глянул в экран камеры. – Вы прекрасная пара, – сказал он и установил таймер. Быстренько вернулся к дивану, поправил галстук сидящему справа от Ирмы мужчине и плюхнулся между ними. – Мам, пап, улыбайтесь будто мы счастливая семья, – произнёс он и широко улыбнулся. Прозвучал щелчок фотоаппарата. – Готово. Ну вот, – с грустью в голосе продолжал он, – вам пора уходить, вот так всегда, мы даже не успели ни о чём поговорить. Ой, подождите, не уходите, я быстро, – пообещал он и скрылся в соседней комнате. Вскоре он вернулся, держа в руках распечатанную фотографию. – Смотрите какие мы все красивые, – усевшись на диван, вырезал своё изображение с фотографии и после протянул фото Ирме и попросил беречь его.