Джек Джордан - Не навреди ему

У своей машины я замираю.

В искаженном отражении в стекле мое лицо напоминает череп: темные, с залегшими тенями глазницы; острые скулы и выпирающий подбородок.

Ну и кому ты теперь будешь нужна?

Я забираюсь в машину и бросаю сумку на пассажирское сиденье. Мотор заводится с утомленным ворчанием, и из вентилятора вырывается еле теплый воздух, отгоняя туманную дымку, которой покрыто лобовое стекло. Я откидываюсь на сиденье и закрываю глаза.

Зак уже, наверное, поужинал и растянулся на диване перед телевизором, а Пола убирает кухню и делает другие дела, которые возникают по ходу. Если бы раньше, когда мы жили в Лондоне, кто-то из соседей предложил бы забрать Зака из школы и сложить посуду в посудомойку, я бы закрыла дверь у него перед носом и накинула бы цепочку. Удивительно, какие чудеса творят несколько километров расстояния и полное отчаяние.

Я сижу впервые за шесть часов и чувствую каждый сустав. При мысли о том, что надо еще погулять с собакой, прихожу в ужас, но потом вспоминаю мордочку Мишки, и у меня сжимается сердце. Зак всегда мечтал иметь собаку, и, купив ее, я надеялась, что мое отсутствие будет менее заметным. Это просто добавило еще одно имя в список тех, чье доверие я обманула.

Я думаю о своем изможденном лице в отражении на стекле и опускаю козырек, чтобы получше его рассмотреть. Лицо под тонким слоем косметики кажется бледным и измученным, вокруг глаз залегли темные тени. Белки глаз порозовели, а губы, наоборот, совершенно бесцветные. Я натягиваю кожу кончиками пальцев, чтобы повернуть время вспять, и замираю, заметив его.

Пятнышко крови, оно по-прежнему у меня на шее.

Я в панике начинаю скрести кожу ногтями, пока на ней не появляется ярко-красное пятно, и чувствую, как под пальцами возбужденно стучит пульс. Кровь засохла, превратилась в корку и отходит хлопьями. Когда мне удается ее отскрести, на коже остаются длинные неровные царапины. Я закрываю глаза и снова откидываюсь на сиденье.

Снова этот зуд.

Не могу от него отвязаться с тех пор, как не запустилось сердце. Он как червяк, который не переставая шевелится у меня в мозгу и отнимает способность сосредоточиться. Я с усилием открываю глаза. И снова встречаюсь взглядом с изможденной женщиной в зеркале.

Я отклеиваю полоску накладных ресниц с правого глаза, обнажая почти лысое веко. На нем – одна-единственная невыдернутая ресница.

Мне уже несколько недель удавалось не поддаваться этому желанию. Сидя на диване по вечерам, я выдергивала ниточки, ковыряла заусенцы до крови – все что угодно, лишь бы не делать то единственное, что меня успокаивает: эта мания преследует меня, сколько я себя помню.

Я чувствую, как начинает покалывать кончики пальцев, когда я представляю, как поднимаю их к глазам. Сжимаю кулаки, чтобы раздавить эту потребность, и случайно сминаю накладные ресницы в ладони. Я ругаюсь себе под нос и пытаюсь расправить ресницы, но это уже бесполезно – они погнулись, как лапы мертвого паука, который навсегда застыл в своей паутине. Снимаю ресницы с другого глаза, скатываю из обеих полосок шарик и бросаю под пассажирское сиденье.

Потребность никуда не делась. Я закатываю рукав куртки и смотрю на волоски на своей руке. Светлые, ломкие, некоторые растут под странным углом, некоторые расщепились на два из-за того, что их постоянно выдергивают с корнем. Если уж и дергать, то на руке, говорю я себе. Проще спрятать. Не так унизительно. Но это не то.

Осторожно подношу руку к глазам, как будто надеясь обмануть саму себя, и чувствую ресницу между пальцев. Потребность растет, и я уже не могу думать ни о чем другом: навязчивая мысль как опухоль в мозге. Я катаю ресницу между пальцами, наслаждаясь моментом, чувствую, как кружится голова, внутри которой происходит финальная схватка, и, наконец, сдаюсь: дергаю. Едва слышный хлопок, и мгновенное облегчение. Меня охватывает чувство умиротворения. Завершаю ритуал, положив ресницу на язык.

Я вздрагиваю, когда начинает звонить телефон, и мельком ловлю свое отражение в зеркале. Щеки у меня возбужденно порозовели, и мне так стыдно, что я не могу заставить себя встретиться с собой взглядом.

Я фрик. Я просто больная, я извращенка.

Я глотаю ресницу и достаю из сумки телефон, на экране имя Адама. Отвечаю через гарнитуру и выезжаю с парковки.

Надо просто добраться до дома.

– Привет, – говорю я, все еще не успокоившись.

– Привет, как дела?

– Все хорошо. У тебя?

– Все нормально. Только что приземлился в Амстердаме, у меня тут встреча. Хотел узнать, все ли в порядке.

Долгая, напряженная пауза. Мы сказали друг другу пару слов, а я уже чувствую, как нахохлилась. Я выезжаю на дорогу. Всего пара поворотов, и я дома.

– Ты за рулем?

– Я только вышла с работы. Тебе что-то нужно?

Останавливаюсь на пешеходном переходе, Адам мнется на другом конце провода. По переходу ковыляет женщина, скрючившись над своими ходунками, с жестким выражением на лице, подставленном холодному ветру.

«Это твое будущее, – произносит голос у меня в голове. – Иссохшая, одинокая».

Я до хруста стискиваю зубы.

– Мой адвокат хочет пересмотреть сумму, – наконец произносит Адам.

Руль скрежещет под моими пальцами, я вжимаю педаль газа в пол. Мотор ревет так внезапно, что женщина вздрагивает, уже стоя на противоположном тротуаре.

– Нет, это ты хочешь пересмотреть сумму.

– Прости, Анна.

– Если ты увеличишь сумму, мне придется продать дом, ты же знаешь. Зак и так плохо справляется со всеми этими переменами.

– У меня нет денег.

Я насмешливо фыркаю.

– Тут ни у кого нет денег.

– Нет, у меня прямо вообще нет денег.

Я сворачиваю с главного шоссе на Проспект, длинную извилистую дорогу с большими частными домами по сторонам. Мой дом стоит в изгибе дороги, в конце собственного переулка, в стороне от улицы. Рядом только дом Полы и маленький участок леса между домом и территорией больницы. Подумать только, мы с Адамом переехали сюда чуть больше года назад, завороженные возможностью бродить по длинным садовым дорожкам в нашем маленьком убежище в стороне от проторенных троп, думая, что переезд из Лондона в пригород сможет нас спасти.

– Мы затем и платим нашим адвокатам целое состояние, чтобы они обсуждали это вместо нас, – говорю я, сворачивая в переулок. – Ты обещал, что разводом будут заниматься они, а мы посвятим свое внимание Заку.

От дна машины отскакивает гравий. Слева от меня живая изгородь, справа перелесок, впереди медленно вырастает из-за деревьев крыша моего дома.

– Адвокат пытался с тобой связаться, Анна. Ты не отвечала.

– Господи, Адам, я пытаюсь полноценно работать и быть матерью-одиночкой одновременно. Мог бы это учесть.